Снежная робинзонада

Рассказы эти я слышал от Жени Литвинова, от Володи Селиверстова и от других работников нашей службы, от тех, кто когда-либо так или иначе был связан с Ангрен-плато.

Как-то поздней осенью на станцию из управления послали гидролога — не то проводить инструктаж по снегосъемкам, не то за материалами наблюдений. Кызылчи в те времена не было и в помине. Путь шел по дну каньона, затем крутой подъем, подъем пологий (все это измеряется километрами по горизонтали и сотнями метров по вертикали) — и станция.

Все шло хорошо до последнего километра. В каньоне догорала осень, но на станции уже была настоящая зима, лежал метровый рыхлый снег. Путник, отправившийся в путь без лыж (обычная ошибка каждого незимовщика), скоро промок, замерз, устал и наконец окончательно увяз в снегу. Достав из кармана мелкокалиберный пистолет, он стал стрелять в воздух, пытаясь привлечь к себе внимание зимовщиков.

Однако результат оказался неожиданным. Выскочившие зимовщики увидели вдали на снегу зловещую темную фигуру, мрачно и озабоченно палящую из нагана, — совсем как в книжке про шпионов, на которые в то время был большой спрос, — и на станции началась паника. Одни тщетно пытались сообщить по рации в Ташкент о нападении на Ангрен-плато, другие требовали спрятать рацию или вывести ее из строя, третьи разыскали в углу заржавленное ружье и торопливо набивали его картечью. Иногда выскакивали на крыльцо и с ужасом убеждались, что незнакомец, продолжая стрелять, медленно подползает к станции.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, но незадачливый командированный наконец приблизился на расстояние слышимости голоса, и паника прекратилась.

Однажды Володя Селиверстов поймал змею. Нельзя отказать в храбрости человеку, набрасывающемуся с пиджаком на ядовитую гадину. На станции он посадил свою добычу в ящик, а часа через два убедился, что ящик пуст. Змея убежала и скрывалась теперь где-то в доме. Три дня на зимовке не знали покоя. Каждый считал, что змея прячется именно в его спальном мешке, тумбочке, рюкзаке, поэтому перетряхивали все десятки раз, ища затаившегося гада. По ночам любой шорох вызывал суматоху, после которой напуганные обитатели станции долго не могли уснуть. Лишь на третий день беглянку случайно обнаружили на чердаке. Как она сумела туда забраться — неизвестно. Вновь воцарился мир и покой.

Можно долго перечислять самые различные приключения зимовщиков. Здесь было бы, конечно, и повествование о том, как однажды ночью на снегосъемке вдали от дома низко сияющая над горизонтом Венера была принята за фонарь идущего человека и послужила причиной паники. Или как станционный щенок был заподозрен в бешенстве, и вызванный фельдшер, сделав каждому по нескольку десятков уколов, запретил всем на целый год употребление всех алкогольных напитков и даже пива.

Да и на пустынных, береговых и островных станциях жизнь тоже была далеко не однообразной. Приключений хватало.

Цвета дня

В начале марта нам с Володей нужно было спуститься на дно Ангренского каньона, где находился небольшой водомерный пост, чтобы передать жившему там наблюдателю бланки и книжки для записи наблюдений. Пост находился километрах в семи от станции и метров на семьсот ниже ее.

По плотному, тусклому насту лыжи летели с шелестящим свистом. Вокруг, насколько хватало глаз, под ярким мартовским солнцем сороковых широт сверкала искрящаяся белизна. Холодное безмолвие, нарушаемое лишь шорохом лыж и нашим дыханием, висело над горами. От станции до самой кромки каньона шел хороший пологий склон. Несколько минут стремительного спуска — и мы у края бездны.

Чудовищная трещина, расколовшая палеозойские граниты, разверзлась перед нами. Напротив угрожающе оскалились каменными клыками почти отвесные стены восьмисотметровой высоты.

Глубина снега уменьшилась с полутора метров до нескольких сантиметров. Оставив лыжи под камнями, мы начали спускаться по крутому склону в каньон.

Сверху было видно, что на дне каньона снега совсем нет. Можно было рассмотреть даже зеленый кустарник! Да, здесь давно уже весна. Вот рядом два мира: безмолвный белый сон зимы и шумное утро года. Небольшая разница высот, различный уклон и экспозиция, отсутствие ветра — и жизнь спешит взять свое.

Петляя между камнями и скалами, мы неторопливо пошли вниз. Появились проталины; их становилось все больше и больше. Вот уже последние пятна снега прячутся под камнями. Метров на триста ниже края каньона мы вступили в раннюю весну. Показались первые деревья — арча — и колючие кусты шиповника. От теплой и влажной почвы поднимался легкий пар. Кое-где звенели небольшие ручейки. Еще ниже появились горные тополя, сначала спящие, затем с набухшими почками. Повеяло весенним теплом. Мы скинули телогрейки и шапки.

А на дне каньона нас встретила уже настоящая весна вспыхнувшими язычками зеленого пламени на ветвях тополей, диких яблонь, алычи. Наши тяжелые, еще не просохшие сапоги ступали по мягкой траве. Над кустами порхали бабочки, сквозь гул реки был слышен щебет птиц.