Снежник

Ему навстречу выходит не человек, а полудохлый кот с седой мордой усатой. Шерсть зверя клоками торчит, а по бокам его темнеют плешивые пятна. Котяра громко мяучит, и этот резкий звук нещадно бьет по ушам.

Ильяс, брезгливо морщась, вслух говорит:

— Прекрати, Рогвор.

Зверь тут же меняет облик. Он стоит с трудом, одной рукой опираясь о стену, а другой — хватаясь за больную спину. И смотрит вроде бы прямо, но далеко. Его глаза почти что слепы, и, кажется, будто выцвели, посерели.

Старик, щурясь незряче, молвит Ильясу, сокрушаясь с тоской:

— Прости. Давно уж я не был человеком, — сожалеет.

— А что со спиной? — сочувствует айвинец коту.

— Да пришли тут одни в дом мой, ночь скоротать… Я не против был, но меня не спросили. А один сапогом с силой пнул, чтобы я ему, с дороги уставшему, впредь не мешался.

Ильяс ругается сквозь сжатые зубы.

Старику ведь показываться не стоило вообще пред забредшими путниками. Кто знал, кем они могли статься. Этот вред — самый меньший, что мог случиться с Рогвором. А так и на инквизиторов-то можно нарваться.

Со стариком же мелочиться не будут. Они колдуна давно ищут. А тот, хоть и нашел заклинанье, как скрыться, стать дрянным, оборванным котом, не сможет с лживым и жестоким фасцием никак совладать.

Рогвор же, упрямец, не хочет покинуть ему родной Кобрин — немилосердную и лживую землю. А в Лиес отправиться он тоже не горит желаньем. И он живет в империи там, где почти уж никого не бывает. Надеется, старый, в Кобрине помереть.

Самому же сил колдовских едва ли хватает.

— Недавно смерть тебе подарила свой поцелуй, — глядя сквозь Ильяса, Рогвор замечает.

— Но удержать она не сумела… — тот молвит в ответ. И затем говорит:

— Пойдем со мной. Сам знаешь, куда, — просит.

Старик лишь качает седой головой:

— Нет, — улыбается. — Ответ ты мой знаешь и так. Меня не проси.

— Я волков видел, — делится Ильяс. — Помнишь, ты говорил?

Рогвор вопросу не удивляется:

— Спас? — спрашивает колдун, хотя знает ответ.

— Нет, как и ты предрекал.

— Но по совести сделал, — в голосе старика скользит невесомо приятная другу похвала.

— По-другому не смог.

— Ничего. Путь волчицы в Кобрин лежал. Давно уж пора… — бормочет Рогвор.

Айвинец переспрашивает его:

— Что?

— Не думай об этом. Случилось с ней, что было давно предрешено.

А Ильяс лишь сожалеет:

— Как же мог я сразу тебе не поверить… О волках. Но как же тяжело видеть пред собой человека, а думать о звере!

— От них людского только личина. Не мое это зыбкое заклинанье… Я человек, но котом могу статься. А они — дикие звери, какое обличье надеть не решат. Я тебе ж говорил, — старик сообщает.

— Было дело… А что ее, волчицу ту, ждет?

Колдун беззубо улыбается, расправляя губы хоть в страшной, но добродушной ухмылке:

— То узнает лишь только она. Время придет… А тебе говорить я не вправе.

— Предрекатель, — посмеивается без злобы айвинец.

Помедлив, старик говорит:

— А брат ведь о «смерти» твоей вскоре узнает. Побыстрее написать ему нужно письмо.

— Перьев нет? — серьезнеет Ильяс.

— Там, — машет рукою колдун. — Были.

Айвинец пишет письмо, затем в руки другу дает. Старик алым, что кровью, сургучом на нем ставит печать. Сквозь оконную раму, старую, сгнившую, летит к ним чернеющий ворон с сизым блеском на мощных боках. К его лапе срочное послание они тут же тонкой бечевкой крепко и туго вяжут.

Птица назад вылетает, наружу, и стремительно исчезает вдали.

— Найдет? — сомневается Ильяс.

— Найдет обязательно, — старик подтверждает и журит мужчину. — В Айвин, домой, хочешь вернуться? — спрашивает.

— Да. Скоро удастся?

Предсказатель уверенно молвит в ответ:

— Никогда.

Слово больно бьет Ильяса плетью, но без страха он колдуну задает вопрос:

— Умру?

— Не надейся так скоро. Но в Лиесе наконец ты обретешь душевный покой.

Айвинец облегченно вздыхает, но, что домой однажды он не захочет, верится мужчине с трудом.

«Прощай, Ильяс… Больше тебя не увижу, друг», — беззвучно шепчет старик.

Глава 9

Едва различимый слышится звук в тишине:

— Шшш….

Это тихо, вытягивая тонкий раздвоенный язык, шипит в стеклянном резервуаре удав. Весь он покрыт ржаво-бурыми круглыми пятнами, что яркой радугой отливают в приглушенно неярком свету. Скользит он бесшумно по гладким и влажным камням, изгибая разноцветный блестящий свой хвост.

Ему в аквариум кидают дымчато-серую мышь, издающую писк, едва уловимый и тонкий. Змея ту легко заглатывает и в тот же миг, расширяясь, раздвигает внутри себя ребра.

— Радужный удав, не так ли? — раздается у двери клокочущий голос.

— Он самый, — отвечает хозяин змеи. — Встречали?

— Видел на островах, — поясняет гость, объявившийся к ночи.

Собеседник, лишь удивляясь, приподнимает вверх бровь:

— Странствовали в Ашахане? — интересуется.

— Нет. Жил там… давно, — раздается в ответ ему голос.

— Загадок вы полны… господин.

— Довольно, лорд Донвель. Не за тем я сюда пришел.

— О скандале слыхали, что в Кобрине был? — сиятельный задает вопрос.

— Как, Эйрих, мог я не слыхать? — щурит гость глаза-изумруды.

— В том ведьмы замешены? — серьезно спрашивает сиятельный лорд Эйрих Донвель.

Пришедший недавно пристально на хозяина смотрит: