Снежный пожар

Прошло не менее десяти минут, прежде чем я начала различать окружавшую нас местность. Вокруг нас больше не было зарослей болиголова. Из деревьев встречались только сосны и ели. Белый снег не давал сгуститься мраку, и было видно лучше, чем я ожидала. И когда я осознала, что нахожусь в совершенно незнакомом месте, к моим физическим мучениям добавился страх. Мы шли не по дороге к Грейстоунзу. Это не была ни коротенькая тропинка, ни дорога: казалось, мы пробирались сквозь нетронутую чащу леса. Я даже не знала, с какой стороны находится гора, и полностью потеряла ориентацию. Я изо всех сил потянула Эмори за пояс и принудила его остановиться.

— Куда мы идем? — В мой раскрытый рот тотчас набился снег.

Он покачал своей большой головой.

— Я вас не слышу, — прокричал он. — Пойдемте дальше!

Но я-то его слышала. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Если я выпущу из рук кожаный ремень, то сразу затеряюсь в кутерьме и свистопляске снежной бури. И ни за что не выберусь из лесу одна.

Мне становилось все труднее поспевать за Эмори; кроме усталости, движения сковывал страх. Мои легкие готовы были надорваться. Щеки над шарфом онемели и перестали ощущать уколы острых льдинок, пальцы, цеплявшиеся за ремень Эмори, окоченели. Но тут перед моими глазами замаячило какое-то темное пятно. Это была небольшая хижина с покрытой снегом покатой крышей, с заметенными, полуслепыми окошками. Эмори сражался с дверью, меряясь силами с ветром, затем втащил меня в большую комнату, где в широкой каменной печи тлели угли, а на полке горели свечи. У меня не было сил стоять, и я опустилась на колени. Казалось, я разучилась нормально дышать и хватала ртом воздух.

Эмори снял полушубок и потопал, стряхивая снег с ботинок, затем похлопал руками по штанам.

— А что, если бы вы попали в на снежную бурю? — презрительно бросил он. — Вставайте на ноги и снимайте мокрую одежду.

Я послушно подчинилась, боясь, что иначе он сам примется меня раздевать. Эмори что-то свирепо бормотал себе под нос, пока разводил огонь, подбрасывая в печку березовые поленья. Не знаю, к кому относились его невнятные ругательства: ко мне тли к тем, кто дал ему идиотское поручение доставить меня в Грейстоунз.

Можно было не спрашивать, где мы находились. Ясно, что в хижине Эмори. Каждая вещь в доме носила на себе отпечаток его недюжинной натуры. К одной из стен были прислонены лыжи, на полке внизу построились в ряд несколько пар лыжных ботинок различных фасонов. В углу — койка, посередине комнаты — круглый стол, вокруг него — стулья. Возле одной из стен стоял грубо сколоченный книжный шкаф, на полках которого располагались книги в мягких обложках и твердых переплетах. Кажется, Эмори был книгочей.

Возле каменной печи стояла железная печурка, на которой Эмори, по-видимому, готовил пищу. Над ней на крюках висело несколько сковородок, рядом находилась раковина, подсоединенная к водопроводу. Жилище Эмори не таким уж примитивным, к нему подведено было электричество — правда, сейчас проводку повредила снежная буря; имелась в хижине и ванная. Хотя голый деревянный пол был истерт, в комнате царила чистота, если не считать снега, мы принесли с собой.

Все это я успела рассмотреть, освобождаясь от верхней одежды, затем села на низкую деревянную табуретку, протянув руки к струившемуся из печки божественному теплу. Эмори зажег еще несколько свечей, а одну поднес к моему лицу.

— Осторожно разотрите себе нос и щеки, —посоветовал он мне. — Пока ничего не отморожено, но надо восстановить нормальное кровообращение. Сейчас позвоню в Грейстоунз и сообщу, где мы находимся.

Я начала расслабляться. Он не собирался причинять мне никакого вреда. Он привел меня сюда, чтобы мы смогли передохнуть на пути к дому, он просто выполнял указание: доставить меня туда в целости и сохранности.

Эмори несколько раз снимал и клал трубку и наконец сказал:

— Телефонная связь тоже нарушена.

— Далеко ли отсюда до дома? — спросила я.

Он провел рукой по седым волосам и повернул ко мне свое массивное лицо.

— В хорошую погоду — пять минут ходьбы быстрым шагом. И минут пятнадцать, если придется волочить вас по снегу.

— Мне очень жаль, — извинилась я. — Если бы я представляла себе, как придется возвращаться, ни за что не пошла бы сегодня в Сторожку.

Он неодобрительно покачал головой.

— Своеволие и безрассудство. Никакой заботы об окружающих. Вы в точности такая же, как ваш братец.

Я сжалась на своей табуретке.

— Я думала об Адрии. Для нее очень важно, чтобы я сегодня вернулась домой.

Он повернулся ко мне спиной, подошел к маленькой печурке, отодвинул заслонку и накидал туда тонких березовых поленьев, затем стал варить кофе в котелке и разогревать суп в открытой консервной банке.

Мои мозги начали оттаивать, как руки и ноги. Я смотрела в огонь и думала. Мне представилась возможность поговорить с Эмори Ольтом. Но как ей воспользоваться? На этот раз нельзя действовать очертя голову. Но и особенно осторожничать не приходилось. Когда еще выпадет такой шанс?