Снимая маску

Стигвуд в очередной раз надул меня, но больше это не повторится… Глупо пытаться подружиться с гремучей змеей. Кроме того, что он не выплатил пятьдесят тысяч долларов, которые должен мне за работу над проектом, целый год работы, он заставил меня поверить в то, что терпеть не может Пейдж и идет на уступки только ради Тима Райса. Когда я, наконец, узнал правду, было уже слишком поздно. Меня очень волнует, что он сказал Fox, будто забирает проект у Paramount, так как я настоял на кандидатуре Элейн Пейдж, а они не хотели видеть ее в главной роли… Какое лицемерие! Об этом мне рассказала сама Шерри Лансинг[85]. Она пришла в ужас от двуличности Стигвуда. Было приятно познакомиться. Кен.

Телефон Бидди сразу же стал разрываться от новых звонков с предложениями об экранизации «Эвиты», а юристы выставили нам огромные счета за работу с контрактами на фильм, чей труп уже успел остыть. Но важнее то, что примерно в это же время мне позвонила мама с сообщением, что отец ложится на операцию, которая не представляет никакой опасности. До сих пор я не понимаю, для чего она была нужна. Джулиан предполагает, что речь шла о простатэктомии, что звучало для меня как имя прерафаэлитской девы, пока я сам не перенес подобную процедуру.

На следующий день после госпитализации отца я обедал с Тимом в ресторане «Нил стрит». Мы обсудили ситуацию с фильмом, но Тим не выказал особого энтузиазма. На самом деле, он даже показался мне необычно притихшим, особенно когда я спросил, есть ли у него идеи для совместного проекта.

Позже мне позвонила мама и сказала, что операция прошла успешно. Я съездил в один магазин в Оксфорде и купил отцу плеер и пару кассет, включая запись первого концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова. Отец искренне обрадовался плееру, особенно, когда увидел кассету своего любимого композитора. Он надел наушники и начал наслаждаться первой частью, как вдруг спросил: «Эндрю, в какой тональности написана эта вещь?».

Я ответил, что в соль-бемоль минор.

Отец покачал головой: «Как же ты все еще не выучил разницу между соль-бемоль и фа-диез?»

Это последние его слова, которые я помню.

На следующее утро мама позвонила мне в слезах и сказала, что он умер от тромба. Ему было всего шестьдесят семь лет. Весь клан с Харрингтон-роуд собрался на похоронах: Джон Лилл, Джулиан, Тим, мама и, разумеется, я. Мама кричала «Нет!», когда гроб с отцом отправился в пекло крематория. Позже она заявила, что совсем скоро наладит ментальный контакт с Биллом. Но тот ее крик сказал все.

Возможно, она страдала по гибралтарскому тенору. Возможно, она позволила своей одержимости Джоном Лиллом выйти из-под контроля. Возможно, она слишком поздно поняла, что Билли не достает амбициозности. Но она действительно любила его.

В ноябре я узнал, что Тим показал свой шахматный мюзикл Бьорну Ульвеусу и Бенни Андерссону, движущей силе феноменальной группы ABBA. В тот момент я шел в оперу вместе с поэтом и телеведущим Полом Гамбаццини, который вместе с Тимом работал над Книгой рекордов Гиннесса британских хитов. Пол на белом глазу спросил меня, что я думаю о творческом союзе «Шахмат». Язык моего тела, должно быть, выразил все мои мысли на этот счет. Я не был в курсе новостей. Пол рассказал, что Тим, Бьорн и Бенни дают днем пресс-конференцию. Он предполагал, что я все знаю. Но я был потрясен. Мне всегда казалось, что мы с Тимом снова станем соавторами, когда он будет готов к новому масштабному проекту. Конечно, я гордился успехом, которого достиг без него, но все три «сольных» проекта родились из совершенно левых идей и моего желания писать музыку. Теперь, после смерти отца, я больше чем когда-либо горел желанием работать над чем-то стоящим. И это все означало, что, если бы я нашел подходящую тему, Тим не стал бы моим соавтором. Он бы просто не смог заниматься двумя масштабными проектами одновременно. Пророчество отца сбылось.