Снохождение (СИ)

есть несколько вещей, недоступных львиному пониманию: первая, это природа игнимары; вторая, это безбрежность Тиамата; и третья, это почему отменили столь ожидаемое занятие по игре на цимлатине, которому не суждено состояться в шестом часу восьмого дня второй Луны Вод. Я буду с тобой откровенна: мало что может сравниться с игрою на цимлатине — великим услаждением слуха; между всем, если ты когда-нибудь пожелаешь услышать мою игру, то дай знать — я буду рада принести удовольствие столь доброму Сунгу навроде тебя. Слов нет, моя игра несравнима с игрою нашей наставницы — истинной мастерицы, но я стараюсь верночувственно следовать её наставлениям верно. И теперь я лишена этого занятия и хорошего наставления! Потому мне ничего не остаётся, кроме как поделиться с тобою своей лёгкой печалью.

Целую,

ВМБ

Передавались эти записки либо извозчими, либо посыльными, либо подругами-друзьями. Конечно, в какой-то момент можно задаться вопросом: зачем этот маскарад? Почему не написать: «Буду свободна тогда-то»? Нельзя! Вот не могла Миланэ переступить через этикет переписки, даже в таких личных вещах — так положено для Ашаи-Китрах. Тот же этикет очень рекомендовал сохранять у себя копии записок и писем (так исключается вероятность подделки), и Миланэ иногда со смехом перечитывала их. И, безусловно, все они оформлялись каллиграфически — никак иначе.

В условленное время Тай всегда был у врат Сидны; он никогда не опаздывал, безупречно точный — ни разу не пришлось ждать. Миланэ боком вскакивала на его фиррана и они неслись к Сарману.

О да, и это было второй причиной — эти совместные, вечерне-ночные поездки на фирране. О да, Тай имел превосходного, породистого, откормленного, мощного, лоснящегося фиррана с огромной гривой, который очень нравился Миланэ — настоящий зверь. Далёкий-далёкий пра-пра-сородич львиного рода, четырёхлапый, большой, он вёз их к Сарману длинными, упругими прыжками; иногда Тай садил её впереди, иногда — позади; в первом случае она пребывала в объятиях, во втором — льнула щекой к его спине, и каждый раз получала тайное наслаждение. Ей почти-почти верилось, что её забрал за собою некий герой, знающий свою цель, уверенный, укравший её от остального мира, и она была безумно рада этой целеустремлённости, этой подмене своей воли на чужую. Они с Таем, как Миланэ потом поняла, в те моменты были наиболее близки, даже больше, чем при самой близости; они оба, молчаливые, получали нечто такое от этих поездок, чего не могли получить нигде более; они были почти настоящими, почти сами собой. И чего тут таить, именно от этих поездок, от этого фиррана, от его живой мощи Миланэ распалялась больше всего, иногда до того, что ей хотелось дёрнуть Тая за гриву, взглядом умоляя, и чтобы фирран резко отскочил с дороги в спасительную чащобу, он чтобы Тай остановился прямо посреди вечероночи в этих зарослях и прямо там, без глупых условностей, взял её, а фирран бы стоял над ними, наблюдая, и с его пасти исходила бы на мать-землю длинная, искрящаяся в лунном свете слюна…

Конечно, так никогда не случалось. Это — из разряда безумных, несбыточных эрофантазий, которые навсегда укрыты покровом глубокой тайны.

Но вот что касается небезумного и сбыточного, то — и это третья причина — Тай был хорош. Тут надо начать с того, что Таю нельзя было довериться, как дорогой душе, с ним нельзя было поговорить начистоту. Он никогда не интересовался её жизнью и почти ни о чём не расспрашивал; даже то, что она — андарианка, узнал чуть ли не через полгода с их знакомства; а потому она тоже стеснялась всяких расспросов о его жизни. Беседовали они всегда отвлечённо, словно отбывая повинность, касаясь только нейтральных тем, их совместные пребывания в обществе, в целом и общем, оказывались для Миланэ скучны и тягостны. Тай был из той самой породы львов: без надломов, зазубрин, правильный в поступках и мыслях, с чётким жизненным планом, а потому — успешных, воспитанных в ровном, спокойном роду, знающих себе цену и так далее. Такие очень нравятся многим львицам, с такими можно неплохо устроить жизнь. Тай был внимателен, всегда старался устроить их досуг; Миланэ хорошо это подмечала; но здесь всегда чувствовался дух чистейшей формальщины — каждый играл свою строгую роль.

После развлечений, выхода в свет и досуга, закономерно наступали мгновения игр самца и самки. Вот здесь ему можно было довериться, как льву, и расслабиться — он знал, что делать, никогда не совершал глупостей и безупречно соблюдал правила. Ведь что самое важное в подобных дружески-интимных отношениях: взаимная, огненная страсть? тайная, безответная влюблённость одной из сторон? обилие взаимных интересов? сходство темпераментов? Как бы не так! Однажды подруга-Арасси очень точно подметила, когда они взялись обсудить эту тему:

— Правила игры, Миланэ.