Снохождение (СИ)

Ещё будучи найси, каждая Ашаи приучается к особому отходу ко сну и пробуждению. В дисциплариях обучают правильному засыпанию; а подъём возведён для учениц в культ, причём настолько, что верное пробуждение считается аамсуной, то бишь деянием благородным и нужным. Погружаться в сон надо в тишине, успокоив ум, погрузившись в аумлан — безмыслие; после пробуждения надо обязательно отдать не менее полчаса отдать всяческим упражнениям для тела. И первому, и второму обучали добротно — даже самая нерадивая ученица после нескольких лет практики в Сидне, точнее, в Аумлане-стау, может без особой трудности впадать в аумлан (что для обычных львов-львиц требует множества сопутствующих условий и упорства), даже существует грубовато-пошловатая шутка, что некоторым вовсе не нужно обучаться безмыслию — это их обычное состояние. Некоторые даровитые Ашаи могут впадать в аумлан где угодно, когда угодно и почти мгновенно. Некоторым аумлан так нравится, что они проводят в нём большинство свободного времени, но это считается весьма вредным, даже опасным, признаком упадка и утраты воли.

Миланэ издавна обратила внимание на то, что на практике наставницы никогда особо не настаивали на правильном засыпании, справедливо замечая, что это не всегда позволяют обстоятельства. Кроме того, утверждалось, что всякая Ашаи и так будет время от времени сновидеть, безо всяких лишних волений, а посему — видеть Ваала тогда, когда Он сам прикажет; а большего и не надо, поскольку сновидчество в каждой ночи можно назвать излишним, даже вредным. Нечего бродить по иллюзиям. Но вот пробуждаться ты всегда обязана верно, согласно аамсуне, благородному пути Ашаи-Китрах.

Но в это утро Миланэ, наверное, впервые за несколько лет не начала день так, как подобает. Она просто раскрыла глаза и уставилась в потолок, ощущая слабость в теле, но сохраняя острейшую ясность мысли.

Яркий солнечный свет пробивался сквозь окна, возвещая позднее утро.

Она знала, что усилием воли может запросто встать и начать растяжки, все эти столь нужные дыхания, но не делала этого; в какой-то мере её даже начала покусывать совесть, ведь на самом деле Миланэ, при всех своих отступнических деяниях, воистину-то Ашаи. Но сегодня ночью случилось то многое, что требовало некоего осмысления, остановки, перепросмотра — можно назвать как угодно. Требовало просто лежать, мыслить и смотреть в потолок.

Прошлым вечером Синга ушёл, а Миланэ начала бесцельно слоняться по дому, делая вид, что решает, как его ещё обустроить. А что с ней было на самом деле? Думала об Амоне. Когда тушила свечи в спальне, то тоже думала об Амоне; она вообще вспоминала о нём почти постоянно; и именно в этот момент ей пришла в голову идея, что показалась направду блестящей — поговорить с Вестающими в сновидении. Найти и поговорить. Например, с Ваалу-Фреей. Миланэ очень яро зажглась идеей и начала подготовку к сновидению, предварительно запретив Раттане под любым предлогом тревожить её.

Суть такой предсонной подготовки проста — надо упасть в аумлан, а там и медленно-гладко вкатишься в серый сон, а из него ворвёшься в сновидение. Аумлан дался чуть труднее, чем обычно, ибо мысли были очень неспокойны, а душа — волниста. Впрочем, не обошлось и без некоторых прозрений:

«Аумлан — только навык. Меня научили, я это умею. Да игнимара — суть то самое. Навык себя жечь. Сила Ашаи-Китрах в том, что их намерение было столь упорно, что смогло научить гореть ладони; слабость — в том, что они избрали целью своего намерения такую бесполезность».

Потом была выужена ещё одна мысль:

«Кровь моя, я ничего не понимаю о мире. Само моё звание — Ашаи-Китрах — заключает столь злую насмешку. “Сестра понимания”! Ха, всякой Ашаи скорее вредно что-то понимать; мы играем с силами этого мира, совершенно ничего не смысля. Разве знаю, что я такое? И что такое моя игнимара? Тем не менее, я существую, а ладони мои могут пламенеть…»

В конце концов, она вкатилась в сновидение или, словами Малиэль, — снохождение. Миланэ некогда согласилась, что это следует назвать именно так — «снохождением» — ибо она не только желает видеть, но и действовать. Но сегодня всё пошло не так, как обычно, если здесь вообще применимо слово «обычно»; она не последовала знакомой тропой ученицы: мир вязкой серости — мир чёрных камней — мир сверкающих небес. Миланэ прекрасно помнила о своём намерении связаться с Вестающими, но вместо оказалась посреди мира, в котором ещё явно не бывала. Миланэ знала, что это один из нижних миров, мир, что утопает в материальном и тяжелом. Чем-то он по ощущению был схож с миром вязкой серости, но здесь не требовалось огромных усилий, чтобы контролировать внимание; с другой стороны, это был мир слабого, хаотичного намерения, всякого упадка духа, и здешние обитатели были прикованы к своему родному миру, как узники цепями; но Миланэ, созданию иного мира, эта слабость намерения не грозила.