Снохождение (СИ)

— Его дело — между нами говоря — не было подставным. Судили его настолько честно, насколько вообще можно судить варвара. Тем более, что его хотели казнить очень мягко: дать снотворного, смешанного с ядом. Но он отверг такой способ и его последней волей было то, чтобы его сожгли. На казни были присяжные, всё как положено. Это не было устрашением, вовсе нет. Просто свершилось правосудие. Но хальсиды раздули из этого что-то невероятное. Они оплакивали своего героя-преступника, этого обычного сумасшедшего голодранца. Они отказывались работать. Начали сбиваться по ночам в кучки, что-то бормоча. Понятно, местные власти принялись наводить порядок, но это вызвало волнения по всей провинции. В результате — небольшое восстание, которое случилось на днях, его быстро подавили, и — как вам это нравится — хальсиды тут же выдали своих зачинщиков-вожаков, мило улыбаясь. Впрочем, и сами эти зачинщики улыбались тоже.

— Добровольно взяли и выдали? — удивилась Миланэ.

— Да, добровольно.

— Они сильно струсили, правильно я сужу?

— Дело здесь не в трусости. Я бы сказал, скорее, в слабоумной храбрости, которая, впрочем, скорее слабоумная, чем храбрость. Зачинщикам было объявлено, что за мятеж их ждёт казнь, на что хальсиды ответили, что они ищут мучительной смерти на огне. Они хотели, чтобы их тоже сожгли.

— О Ваал, зачем? — нахмурилась Миланэ.

— Они так захотели, ещё раз говорю. Это у хальсидов стало добродетелью — сжигать себя во имя своего учения. Совершенно непонятного, должен сказать.

— Вот дурни, — заметил Синга, продолжая вертеть огрызок яблока за хвостик.

Молчание.

— Если учение поддерживается горением его поклонников, то это — плохое учение. Чума духа, что косит души и губит жизни, — наконец, уверенно молвила дочь Сидны.

Согласно кивнув, Тансарр развёл руками:

— Короче говоря, они искренне полагают, что если сгореть за свои убеждения, то это придаст истинности их учению. Но я очень сомневаюсь, что страдание и мученичество могут стать предвестием истины.

— Так их тоже сожгли?

— Сожгли. Они сами захотели такую казнь, а законы Империи требуют соблюдать последнее желание осуждённого на смерть.

Супруга Тансарра молчала, глядя в окно.

— Какие всё это глупости… Не надо гореть на костре ради учения. Из твоего внутреннего огня должно изойти учение! — вдруг убеждённо сказала она, словно обращаясь к кому-то невидимому.

— Либо из твоего учения должно изойти пламя, — Миланэ подняла ладонь перед собой.

Синга довольно засмеялся и хлопнул несколько раз в ладоши, Тансарр улыбнулся.

— Так Ваалу-Миланэ — из Сидны?

— Да. Я — ученица у порога Приятия.

— О, так значит Ваалу-Миланэ вскоре станет сестрой-Ашаи?

— Миланэ надеется на это. Осталось меньше двух лун моей надежде.

— А как так случилось, что слышащая Ваала пошла на сожжение Оттара? Какое дело привело Ваалу-Миланэ в Марну?

— Пап, Миланэ приехала в библиотеку, — встрял Синга.

— Ваалу-Миланэ, сын. Проявляй уважение.

— Нет, всё хорошо, мы ещё раньше условились обходиться без излишних формальностей. В библиотеку Марны, по поручению наставниц Сидны.

— Надолго? — поинтересовался Тансарр.

— Завтра мне назначено уехать, — ответила Миланэ. — А прибыла я три дня назад.

Тансарр отпил из кубка и закрыл глаза.

— А ещё, пап, Миланэ родом из Андарии.

— В самом деле?

— Да.

— Откуда именно?

— Небольшой посёлок, недалеко от Ходниана.

— О небо, да я ведь родом из Кнасиса! Это совсем рядом. Льенов сорок от Ходниана! Най-най, но не слыхаю от Ваалу-Миланэ нашего родного говора, — вдруг заговорил он, как настоящий андарианец, растягивая гласные и смягчая «л».

— Втай же, как и я от сенатора, — улыбнулась Миланэ, сделав традиционное андарианское просторечное ударение на предпоследний слог. Этот говор, по сути — язык посёлков и маленьких городков Андарии. Миланэ даже стеснялась в дисципларии в первое время, если вдруг он нечаянно проскакивал. Странно, что такая знатная особа, патриций, не гнушается его.

«Подтрунивает?..», — чуть сжалась изнутри Миланэ.

— И что ж, у отца Миланэ есть какое-то дело в посёлке? — спросил Тансарр.

— Не совсем понимаю льва.

— Чем занимается, я имею в виду.

— Он торговец. Как и мать.

— О, и чем он торгует?

Миланэ хотела сказать это ни быстро, ни медленно. Обычно, короче говоря. Но, как всегда, не слишком-то получилось:

— Скотом. А мать — тканями, которые сама же тчёт.

Тансарр повернулся к супруге с очень довольной улыбкой:

— Только у нас в Андарии, милая, могут сказать: ткань тчётся. Львица тчёт ткань. Она изотчала целый локоть, — вздохнул и посмотрел на Миланэ.

Ксаала закивала с дежурной радостью, мол, о конечно, это очень интересно, невероятная деталь, а потом спросила Миланэ:

— Как тебе Марна?

— Каковой может быть столица нашей Империи? Только прекрасной. Я в восторге от Императорских садов.

— О, ты уже успела в них побывать?

— Нет, — почувствовала Миланэ дикий конфуз. — Только проходила рядом.

— Папа, а зачем хальсиды придумали себе новое вероучение? — внезапно вернулся к старой теме Синга. — У них ведь вроде было что-то там. Что, теперь Гельсия будет вся в бунте?