Сновидения (СИ)

— Он-то? Да эта алкашня от бутылки не отлипает, — подключился кто-то, заглушив собственный гогот стаканом сётю.

— Тю, не он! — Задребезжал пустой стакан под тяжёлой рукой. — Сын его. Старший! — Ярая вонь немытых тел тяжело скользнула в тёплом воздухе.

— А-а-а. И что с того?

— Только бабу-то себе нашёл он богатую! При деньгах! Девка, слыхал, из семьи Кавасаки. Во, сынишка-то оказался смышлёным, хорошо пристроился!

— Был бы я помоложе — тоже бы приударил! — добавил ещё один пьяница, жадно причмокнув, и гадкие смешки посыпались отовсюду.

— Тю! Мечтай больше! Эти Кавасаки слишком задрали носы к небу, богате-и-и-и ещё те-е-е, куда им до нас, честных работяг, которые потом и трудом зарабатывают! Гребут те деньги себе в карманы, наглеют и водятся только с себе подобными — толстопузой элитой. А на нас сверху вниз смотрят…

— Ума ни приложу, как паренёк умудрился охмуряжить ту девку, — вклинился бесцеремонно ещё один ленивый слушатель, и голоса переросли в единое лицемерное месиво.

— Дык, сам мозгами пораскинь! Баба тупа и молода, чтобы вести мужское дело. Дед её помер, а дядька не от мира сего — говорят, юродивый совсем! Вот и некому взять ситуацию под контроль. Ренгоку вовремя пристроился, сказал пару ласковых и обрюхатил, тьфу! — Сплетни в этой дыре разносились быстро. Стоило проболтаться одному — знали уже все. И только о демонах говорили, как о старых сказках — людскому народу легче верилось в грязные небылицы о себе подобных, чем в страшное чудо.

«Сил моих больше нет, — подумал Шинджуро и брезгливо отодвинул пойло. — Как я мог пасть столь низко. — Всё это время он оставался молчаливой тенью и вслушивался в несмолкаемый гогот присутствующих».

Неожиданно Ренгоку громко топнул ногой и крикнул так, что все голоса вмиг стихли:

— Сколько можно языками чесать! — гневно громыхнул он, как апрельское небо молниями, и воцарилось непривычное молчание. — Уши от вас вянут! Повторите всё, что сказали! — Пьяницы неловко вжали головы в плечи. — Что, духу не хватает? Если узнаю, что вновь слухи распускаете — приду сюда в первую очередь по ваши души! — взревел он, развернулся и стремительно ушёл прочь, породив после себя только новую волну обсуждений.

«Кёджуро, этот паршивец! Одни проблемы от тебя, — Странное чувство кольнуло сердце Шинджуро, и он сморщился. — Что это за женщина такая? Почему ты ничего не рассказал? Прячешь её от кого-то… от меня? Даже в дом не привёл! — Впервые за много лет ему стало любопытно, и это чувство оказалось сильнее затяжной горечи».

Кто бы мог подумать, что этот интерес станет решающим толчком к переменам в жизни мужчины.

?????

— Эй, женщина! — хозяин поместья Ренгоку низко закряхтел и коротко хлопнул ладонью по столу. — Ты точно Кавасаки? — поймав на себе искреннее недоумение, беззлобно зашипел. — Чего глаза так таращишь? — А потом вернулся к трапезе. Я и Сенджуро безмолвно переглянулись друг с другом, и наши ложки застыли над горячим рисом.

Совершенно случайно я стала частой гостьей поместья охотников — но обо всём по порядку! Семья Ренгоку славилась искусными мечниками, которые из поколения в поколение сражались бок о бок с демонами. Что Шинджуро в молодости, что Кёджуро — оба талантливые воины с богатой историей. Единственной белокрылой вороной в семье оказался Сенджуро. Несмотря на то, что он кропотливо оттачивал боевые техники с деревянным мечом, продолжать семейное дело не планировал. Иногда мне казалось, что и тренироваться он тоже не хотел — однако, настойчиво продолжал! То ли только что-то доказать своим близким, то ли самому себе. С этим прекрасным ребёнком я быстро нашла общий язык, когда с Кёджуро всё оставалось в подвешенном состоянии.

Что о Шинджуро — я сразу раскусила его истинную натуру: ворчливый и озлобленный, чем-то схожий кактусовой сущностью с Санеми. Только более сломленный и потрёпанный, потерявший местами презентабельные иголки, да с полудохлым цветком на макушке. Но не всё было потеряно: несмотря на общий вид, этот кактус ещё мог заблагоухать слаще алых роз — в это я хотела верить. Шинджуро Ренгоку был непростым, но неплохим человеком. Он искренне любил своих сыновей и тянулся к ним, хоть неловко и опасливо. Временами он напоминал мне раненого зверя, который вновь учился охотиться в стае, а не в одиночку.

Шинджуро казался смешным: то прошёл мимо и бросил пару колкостей, но после неожиданно смягчился и нелепо оправдался. Потом спохватился и заершился, скрывшись в лабиринте поместья. То снова потянулся и проявил интерес, но сам чего-то спугнулся и заискрился злобными красками. Словно он, сам того не желая, возвёл вокруг себя стену и тщетно пытался вскарабкаться на вершину. Меня искренне забавляли его ворчания — на дух нас не переносил! То меня, то Сенджуро, то всех сразу. Однако, всегда приходил, стоило мне заявиться. Ещё кривил кислое лицо и жадно пил чай. Оправдывался тем, чтобы мне больше не досталось!

— Да, Кавасаки. Разве не видно? — парировала я с тихим хохотом.