Мой взгляд, брошенный мельком, осторожно скользнул по стройным деревьям глицинии и редким, жёлтым пятнам, в которых с трудом можно было узнать цветы. И только маленькая, чёрная тетрадь, одиноко лежавшая на энгаве, выбивалась из привычной и простой композиции. Она бы так и осталась незамеченной, если бы не серебристый свет луны, тоскливо скользнувший по поместью бабочек.
Неудержимое любопытство подтолкнуло меня неспешно направиться к загадочной вещице.
Внезапно загудел зловещий ветер. Я зажмурилась, закрыв собой одинокую свечу. В воздухе тотчас мелькнул знакомый запах лаванды, и я резко открыла глаза, щурясь и напряжённо всматриваясь в темноту. Я услышала, как что-то слабо шевельнулось вдалеке, но резко смолкло, и только сладкий лавандовый запах стал сильнее. Ещё мгновение я стояла, вслушиваясь в резкую тишину поместья, но никаких посторонних звуков более не последовало. Мягко сев на холодную поверхность энгавы, я осторожно взяла тетрадь в руку. Слабый свет свечи пал на старую обложки тетради, и я удивлённо вздрогнула, крепко протерев красными пальцами глаза. В загадочном полумраке мне показалось, что эта тетрадь — дневник моей матери, который когда-то читала добросердечная Микото. Потребовалось немало сил, чтобы убедить себя в том, что это неправда.
Неизвестная сила толкнула меня открыть находку. На старых, пожелтевших страницах рвано плясал небрежный почерк, местами нечитаемый. Я осторожно ухватилась за обложку тетради, словно боясь, что та могла в любой момент рассыпаться, и начала внимательно читать.
«В этом мире всё должно было придерживаться баланса — начало и конец, жизнь и смерть, рассвет и закат. Без первого не могло существовать второе. Две сестры всегда были вместе, удерживая это равновесие, крепко сцепившись руками. Когда родилась первая сестра, мир окутало теплом и любовью, и даже самые мрачные, непроглядные чащи залило лучами солнца. Этому ребёнку даровали имя Фудзико. Когда родилась вторая, мир познал горечь и отчаяние. Земля содрогнулась от крови павших воинов. Долгая, мучительная мерзлота посеяла голод. Её прозвали Аяме
, — прочитав последнее имя, я болезненно сглотнула, не понимая, почему тревожность внутри разрасталась с каждым вздохом. Липкий, необъяснимый страх прошёлся по мне, как холод по мокрой коже. — Волосы первой были нежными и послушными. Напоминая первое весеннее тепло, они переливались золотом. Волосы второй были грубыми и спутанными, походя на чёрную паутину, сотканную из слёз ночи. Одна была любима и желанна, вторая — отвергнута и забыта. Несмотря на то, какими далёкими и разными они были, кровные узы всё ещё объединяли их. Две сестры всегда были близки и неразлучны. Но на пятнадцатом году жизни, когда запел первый соловей, отрывисто и решительно, оповещая всех о том, что затяжная мерзлота отступила, старшая сестра была готова стать настоящей женщиной, связав себя браком с любимым».Я сосредоточенно склонила голову, всматриваясь в кривые записи, но так и не смогла разобрать, что было написано дальше. Возникло непреодолимое чувство дежавю, как когда-то с дневником родной матери.
«Не все узы проходили проверку времени, — я продолжила читать. — Связь, объединяющая двух сестёр, начала гаснуть. Фудзико отдалилась от Аяме, посвятив себя новой семье. Последняя не смогла смириться с этим, видя смысл своей жизни в Фудзико. Одержимая собственными грёзами, она не заметила, как сестринская связь дала трещину. — Я нахмурилась и перелистнула несколько смазанных страниц. — Больше всего на свете Аяме хотела сделать Фудзико счастливой. А потом и ребёнка, которого та вынашивала под сердцем».
Нарастающий стук сердца эхом гудел в ушах. Зловеще молчала и окружала меня неподвижная тьма. Словно ожидала нужного момента, когда потухнет свеча, чтобы выпустить своих бесшумных призраков на волю. Я боязливо обернулась по сторонам и придвинула маленькую свечу к себе чуть ближе.
«Новая семья Фудзико запретила ей поддерживать связь с Аяме… — я снова перескочила с одного эпизода на другой. — Кричала во время родов так, что было слышно всей округе. Все любопытные рты говорили про одержимую демонами. — Я пару раз обернулась по сторонам и вновь продолжила читать. — Великодушие семьи сменилось на немилость… — Моё лицо помрачнело. — Только храмовые жрицы были добры в минуты отчаяния, усмиряя бесов внутри родящей. — И сердце холодном кольнуло. — В итоге родила мёртвую девочку, не дожив до рассвета».
Я поёжилась.
«Чьи это записи? — и призадумалась, вспомнив аккуратный почерк молодой мечницы. — Неужто странная тетрадь принадлежит кому-то из случайных охотников? Но почему её оставили здесь, словно специально заманивая любопытных обитателей поместья? — Недобрые мысли начали медленно разрастаться в моём сердце, но я не подорвалась на месте и не двинулась прочь. Отчего-то все силы вдруг покинули меня, иссякла воля сопротивляться таинственной истории».
Я с дрожью продолжила читать.