СНТ

– В самом прямом. Только дело у нас неотложное, так что я сразу к нему. Дело в том, что вы сегодня ночью… Нет-нет, почему бы вам, цветущей женщине, не выпить коньяку… Но вы всю ночь считали, и это никуда не годится. Взрослым людям нельзя этого делать, тем более в таком порядке и количестве. Вспомните, как вы сами рассказывали об обрядовых корнях считалок. А помните ваш анекдот про студента-двоечника на экзамене по латыни?.. Так тут то же самое, это ведь чистой воды заклинания, машина судьбы. На нём всё держится, на этом-то счёте. Помните, как ещё в Писании сказано, что мир, будучи сосчитан, падёт. А вы всю ночь… Да поглядите, что с природой происходит!

Магалиф махнул рукой в сторону окна. Темнота сгустилась, ветра не было, но листья на яблоне, стоявшей близко к дому, дрожали мелкой дрожью.

– Впрочем, кому я это говорю – вам ведь было это предначертано. Но как вы не догадались о результатах, ведь всю жизнь этим занимались? Этого я не пойму. Ведь весь мир построен на бесконечном счёте, он каждый раз пересобирает себя, сосна не пересчитывает свои иголки, а дуб – листья. Только люди пересчитывают людей и весь мир. А вы вмешались в этот порядок счёта – и зачем? Ладно, дайте-ка сюда ваш экземпляр.

Магалиф неторопливо покрутил ладонью, как давеча сосед.

Диссертация явилась перед ним, заложенная отзывом.

– Отзыв – это хорошо. Вы допишете это сами, да? Упрекнёте в цитировании буржуазных учёных, соссюр-массюр, стросс-красный-нос… Не мне вас учить, защиты всё равно не будет.

Магалиф перелистнул страницы, всмотрелся куда-то и присвистнул.

– Вам ещё повезло, что вы ограничились новой версией «Эников». Начали бы петь «эне, бене, раба, квинтер, финтер…» – жди беды. Вы до «Шишли-мышли» не добрались, а то, может, я бы и не успел.

Наконец Магалиф встал:

– Мне пора. Не благодарите.

– Позвольте, – подала наконец голос Варвара Павловна, – но, кажется, у вас были неприятности перед войной.

Магалиф вздохнул:

– Неприятности бывают у всех.

Стало понятно, что подробностей не будет.

В этот момент прямо над домом сверкнуло, и тут же кто-то разорвал огромную простыню. От грома задрожали стёкла в буфете и звякнули рюмки. Непроницаемая стена воды упала на землю.

Магалиф надел шляпу (Варвара Павловна поразилась тому, как огромны были её поля) и поклонился. Гость шагнул на крыльцо и тут же исчез, можно было бы сказать, что он растворился в стене дождя. Но Варваре Павловне было не до метафор, потому что голова продолжала болеть.

Она машинально проглотила таблетку, которую всё это время держала в руке, и запила её едва кислым соком от чайного гриба.

Её сразу же стало клонить в сон, дождь бил в железо крыши, и этот звук уносил её прочь, как железнодорожный вагон, стуча колесами – раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три-четыре-пять… Машинист смотрел на неё хмуро, на нём была огромная чёрная шляпа.

Она проснулась через час, бодрая и деятельная, так и не смогла найти давешней диссертации и написала разгромный отзыв по памяти. Вечером постучался сосед и спросил, что нужно было этому приезжему из города. Она посмотрела на соседа как на сумасшедшего и ответила неопределённо. Что-то вроде «кому я нужна». Тот пожал плечами и предложил завтра сходить за грибами – после такого дождя они полезут по всему лесу.

Варвара Павловна посмотрела на соседа чуть внимательнее, чем обычно. Он на военной пенсии, чуть моложе её, но она по-прежнему… «цветущая». Кто-то так сказал про неё недавно, но кто?

Впрочем, не важно.

(память воды)

Мели, оратор на эту тему: мелиорация и все рацеи, и солдат с рацией.

Павел Улитин. Ксенофоб

Я бывал на этих академических дачах и даже разглядывал знаменитого академика через кусты смородины.

За вечерним чаем его долго расспрашивали о жизни – одни умно, другие не очень умно.

Мне рассказывали про этого старика разное, но академик мне нравился. Я, к несчастью, не испытывал трепета, не склонен был к особому почитанию публичных людей и, задавая вопрос кому бы то ни было, не дрожал от восторга.

Но чем-то веяло от этого академика архаическим. Он был похож на путешественников прошлого, что возвращаются из азиатских пустынь с коллекцией бабочек в красивых деревянных рамках.

Я задумался о том, что спросил бы у него.

Пожалуй, я стал бы говорить с ним о кризисе научного мировоззрения – ровно о том, что меня занимало последние несколько лет. О том, как наука с её методами медленно отступает прочь, а на смену ей приходит мистика. Не кончится ли то, что называется «научным мировоззрением»? Вот вопрос.

Но Господь миловал меня, и очередь не дошла.

Как только мне закричали в спину, что баня готова, я побрёл прочь от чужой освещённой веранды.

* * *