На опушке леса, там, где сосны переходили в смешанный сорный лес, он увидел грибника. Тот задумчиво смотрел в пустое небо без единого облачка, и его кривоногая фигура с небольшой корзинкой не двигалась.
Раевский помахал ему рукой, но грибник не ответил.
Что-то странное ощущалось в грибнике, но непонятно что.
Раевский посмотрел на человека с лукошком.
Какие, к чёрту, грибы, не сезон.
Вот кто настоящий сумасшедший – но отчего учёному на пенсии не ходить с лукошком? Да хоть с дамской сумочкой, – может, там, под нечистой тряпицей, у него тетрадка с формулами. Нет, у учёных право на тараканов в голове, это ведь естественно.
Раевский уже прошёл стадию презрения к паранауке. Он давно понял, что даже хорошие учёные, состоявшиеся в своей специальности, вдруг начинают говорить смешные вещи: физик, занявшись политическими построениями; математик, кинувшийся в историю, или географ, превратившийся в философа. Раевский раз и навсегда вывел для себя правило – человек, мудрый в чём-то одном, просто мудр в чём-то одном. Ни на что большее это не распространяется, но и не отменяет гениальности.
Поэтому он теперь не презирал безумные идеи, а относился к старикам, что их проповедуют, как к забавным детям. Чужим детям, разумеется.
Он послонялся по участку, объел тишком полгрядки земляники и вдруг снова увидел грибника. Тот стоял у забора и смотрел мимо него – на соседский участок.
Там, у невысокого штакетника, торчал зоолог, будто загипнотизированный взглядом пришельца.
В этот момент фигура с лукошком засунула руку под грязную тряпку и вытащила трубочку, похожую на флейту. Раевский увидел, что рука с флейтой как-то удивительно волосата, но грибник уже приложил трубку к губам и дунул.
Сосед-зоолог схватился за горло, взмахнул руками и повис на штакетнике.
Раевский метнулся к нему и увидел на коже зоолога крохотную иголку, похожую на шип какого-то растения.
Грибник пропал, будто его сдуло тем самым ласковым утренним ветерком.
Раевский грохнул кулаками сперва в окно Гамулина, а потом и в дверь мелиоратора.
– Эй, у вас с соседом беда!
Гамулин вскочил на удивление быстро и заорал ещё громче:
– Степанычу плохо!
Все вместе они окружили тело, висящее в нелепой позе на заборе.
– Сейчас я «скорую»… – И Гамулин полез в карман за телефоном. Но тут же сам осёкся: – Да эта «скорая» сюда два часа ехать будет.
Меж тем мелиоратор провёл ладонью по лицу дачника:
– Умер Степаныч. Практически умер, да.
Раевский тупо посмотрел на него:
– И что теперь?
– Оживлять будем. – Мелиоратор сказал это угрюмо, но без печали, как человек, которому вдруг выпало внеурочное дежурство или утомительная уборка за нечистоплотными гостями. – Вода всё смоет.
Раевский сглотнул.
– Только беда в том, что у меня мёртвой воды нет. Живая есть, а мёртвой нет.
– А без мёртвой нельзя?
– Никак нельзя. Тут всё по науке нужно делать. Без мёртвой неизвестно что получится. Он ведь не совсем мёртвый сейчас, оживишь его – и будет тебе такой потусторонний человек, что мало не покажется. Ты, соседушко, возьми гостя своего и езжай на торфяник к стоячей воде, что я тебе показывал, а я тут пока делом займусь.
Они вернулись через час, и этот час Раевский пребывал в каком-то мороке.
Набирая канистру, он незаметно потрогал землю.
Земля была честной и твёрдой, Раевскому всё это не снилось, и он не парил в выдуманном космосе снов. Но вот вода была страшной и вязкой, как масло.
Мелиоратор принял от него пластиковую ёмкость и, быстро подойдя к зоологу Степанычу, тщательно облил его тело водой.
Раевский почувствовал, что воздух вокруг на секунду загустел.
Дышать стало вмиг тяжело, будто вата забила горло и нос.
Это была мистика, которую Раевский так ненавидел, но он действительно почувствовал, как пришла смерть. Без косы и балахона, незримая, похожая на туман.
– А вот теперь хорошо.
И мелиоратор достал из кармана банку с пульверизатором удивительно прозаического вида.
«Очень похоже на средство для мытья окон», – машинально отметил Раевский.
– Ну да, – заметил мелиоратор, перехватив его взгляд. – У меня другой ёмкости не было. А тут ещё пульверизатор есть – красота. Удобно. – И он начал опрыскивать тело, лежащее перед ним. Сейчас он был похож на хозяйку, что брызгает водой на бельё перед глажкой.
Тело выгнулось, и по нему прошла дрожь.
Зоолог зашевелил губами.
– Ишь, так матерится, а ещё учёный человек, – удивился Гамулин. – Живой был, не позволял себе такого.
…Они сели на крылечко, и Гамулин достал сигареты.
«Вот чёрт, я ведь бросил год назад», – сообразил Раевский, уже набрав в лёгкие горький дым.
– А ты делал опыт с банками? Только честно, – спросил он.
Гамулин посмотрел на него с тоской:
– Если честно… Делал. Ну, орал гадости в одну банку. Но это всё глупости, я просто банку забыл помыть. Это случайность.
– А что это шумит? – О произошедшем Раевскому говорить не хотелось.