СНТ

Но до сих пор, когда я был со своими друзьями, стражи удивительной свирепости допускали меня в удивительные по своей странности места. Так и здесь – я во всём полагался на Петю. Он позвонил в неприметный звонок, и из маленькой железной дверцы в стене рядом с воротами вышел угрюмый человек. Он был под стать дверце – весь в чёрном и с повадками Железного Дровосека.

– У нас оплачен разговор, – небрежно произнёс Петя и сунул охраннику под нос чек. Тот посветил фонариком, всмотрелся в клочок бумаги много дольше, чем нужно, пересчитал цифры и наконец впустил нас.

Мы шли по чёрному кладбищу, и я в этот момент понял, чем оно отличается от всего прочего городского пространства: здесь отсутствовали фонари.

Впрочем, темно не было. Могилы и ограды освещались самим городом – светом, идущим со стены, прожекторами, направленными на монастырскую колокольню, и просто отражённым от облаков светом.

Петя при этом бормотал:

– Здесь-то ничего, здесь публика приличная. А вот на Ваганьково срамота была, там бандитов хоронили массово. Что ни неделя, то двух-трёх – передел собственности и всё такое. Я там по делам много времени ночами провёл…

Я легко заставил себя не спрашивать, что у него там за дела оказались, а Петя продолжал:

– Там ночью ходить было стрёмно – телефоны в гробы клали. Это сейчас нищие с телефонами щеголяют, а тогда это было дело жутко дорогое, в гробы клали самое ценное, как убитым скифам – коня и оружие. Иду я по аллейке, а из-под земли звонят они, телефоны ихние. Тогда умели телефоны такие делать, что у них батарейка по несколько дней не садилась – простые такие. И вот неинформированные люди звонили, а я слышал эти звонки из-под земли – тихие такие… Настойчивые…

Наконец Петя остановился.

От неожиданности я споткнулся и не сразу поднял глаза. Передо мной оказался памятник военнослужащему человеку, тело которого наполовину торчало из серого гранитного бруска. На граните значилась плохо видная в темноте надпись: «Иван Терентьевич Пересыпкин». Одет Иван Терентьевич был в маршальский мундир, а в руках держал гранитную телефонную трубку. Провод уходил куда-то в землю.

Я посмотрел на Петю, но тот уже отошёл на несколько шагов.

Тогда я откашлялся и произнёс сиплым голосом:

– Здравствуйте, Иван Терентьевич. Мне нужно позвонить дедушке. – Помедлил немного и добавил: – Я оплатил.

Ивану Терентьевичу, кажется, не очень понравилось про деньги, но я вдруг ощутил телефонную трубку в своей руке.

«Наверное, надо было что-то набрать», – подумал я. Но нет, Иван Терентьевич сделал всё за меня, хотя у них, наверное, в армии принято говорить: «Восьмой, дайте пятнадцатого». Хотя это было в фильмах о войне, а тут я услышал гудки, идущие прямо из гранита.

Наконец они прервались, и я услышал голос деда.

– Дедушка! – завопил я, кажется на всё кладбище. – Я тебя очень люблю и всё время о тебе думаю! Дедушка! Как ты там?

Дед помолчал и просто сказал:

– Я ни в чём не нуждаюсь. Передай привет маме. У меня всё хорошо, не нуждаюсь ни в чём. Не тревожьтесь.

– Я тебе хотел рассказать…

– Не надо. Мы всё тут знаем. Проводку на даче только переделай. Ты ведь по делу звонишь? Тебя попросили?

Я сбился и сказал, что да, попросили, и друзья мои не могут понять, что должно произойти.

Дед пожевал губами (я помнил это движение, я прямо увидел его, хотя вокруг была тьма) и сказал:

– Да, действительно. К вам придёт ветер. Мне ещё не всё понятно, а то я бы тебе рассказал подробнее. К вам приходит ветер с запада, и от ветра может нарушиться равновесие. Я за обедом слушал радио, и там говорили, что равновесие может нарушиться…

Господь! Какое радио, что у них там за радио?!

– И что? Что?

– Езжайте в Хотьково.

– А я тебя потом увижу, ну когда… Когда сам…

– Ты вообще не представляешь, что и как здесь, не представляешь, и не думай поэтому ни о чём.

Я открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но в трубке щёлкнуло, равнодушный женский голос сказал: «Ваше время истекло», и раздались короткие гудки, которые били в ухо молотком.

Моё время истекло.

Я покрутил головой. Трубка снова была в руке маршала войск связи Ивана Терентьевича Пересыпкина, а из темноты ко мне шёл Петя.

– Я очень орал, да? – спросил я его.

– Да ты говорил еле слышно. И вообще я еле считал ваш разговор, такой ты был заторможенный. Жалко, он не сказал, что именно в Хотьково. Но ты не представляешь, как это много – ветер, да ещё направление ветра… Забудь, всё хорошо. Ты не представляешь, как ты помог.

Мы вышли за ворота. Машина по-прежнему мигала аварийкой, и к нам приближался, притормаживая, полицейский автомобиль. Петя сделал какой-то жест рукой, и полицейские, вновь набрав скорость, скрылись.

– Нет, ты даже не догадываешься, как ты удачно поговорил. В тебе какой-то талант, нам Александр Васильевич всё время это говорит, а я ещё как-то над тобой издевался…

Я не слушал и смотрел в окно.

Жизнь обрела смысл. Оттуда всё видно, и значит, я потом увижу, что будет после. Ничто не исчезает, мир прекрасен, и боль расставания не вечна.

Петя остановился на светофоре.

– Хотьково! Хотьково, твою мать, кто бы мог подумать! – произнёс он с восторгом.