Сны Черного Короля

С залом по большей части работала бабенка, забиравшая меня не так давно с проходной. Она поочередно подходила к сидящим на своих местах и делала этим сидящим какие-то разъяснения… Поднырнув внезапно ко мне, проинформировала, что крупного плана со мной не будет и все предъявляемые «фоновикам» требования: вести себя тихо, не творить глупостей да не забывать поглядывать на большое электронное табло, что уже горело чуть в стороне от Бабахова, и выполнять всплывающее время от времени там.

– «Аплодисменты» – хлопай, «вздох» – вздыхай, «сдержанный смех» – сдержанно смейся. Думаю, это не сложно? – подытожила она.

Также, пока программа не началась, мне было разрешено съесть яблоко и выпить «Колу».

Сделав глоток, я начал разглядывать соседей.

Это была самая разнообразная публика. После недолгого визуального напряжения мне, впрочем, открылась и некоторая логика подобной рассадки. В центре расположилась творческая интеллигенция. Это было видно по их одежде в целом, а также по загадочной, я бы даже сказал – какой-то недоговоренной манере держаться. По правую сторону творческой интеллигенции была помещена прогрессивная молодежь: основным признаком прогрессивности здесь выступали толстые очки, строгие костюмы и значки, указывающие на то, что их обладатели перемещаются все вместе в неизвестном мне направлении. Ряды слева от творческой интеллигенции, видимо для большего контраста двух несхожих позиций, были отданы на откуп молодежи вообще. Причем главной проблемой, какой та виделась со стороны, являлось некоторое разногласие руководителей проекта в вопросах необходимой пропорции. Отчего молодежь все время пересаживали то туда, то сюда, снимали и надевали пиджаки, подлохмачивали, лохматили и вновь приводили в порядок прически. По краям – тут было все относительно спокойно – сидели пенсионеры, домохозяйки и люди, приехавшие, по-видимому, из глубинки.

Впрочем, жизнь в своем разнообразии редко когда укладывается в определенные схемы, а потому находились в зале и те, кто ни под какую классификацию не подходил.

Такой, например, была девушка. Скажу сразу: если бы я увидел ее до всех своих наблюдений, то никаких наблюдений делать бы и не стал. Мое внимание настолько сосредоточилось в эту минуту на ней, что я даже прекратил пить «Колу».

Она была страшно возбуждена. Ей явно не сиделось на месте, и она поминутно с него вскакивала: подбегала то к Люсьен, то к бабенке, то к Бабахову, махала перед их лицами выданным текстом, водя при этом своим маленьким пальцем по листку, в попытке (как виделось мне) указать на какие-то обнаруженные в последний момент недочеты. В общем, вела себя так – как будто без нее этого шоу не случилось бы. Сначала я даже предположил, что это именно у нее в доме номер 66 на N-ской улице проживал Антон. Однако, оценив ее внешность, передумал.

Это была очень тощая девушка – не более, наверное, сорока пяти кило при росте приблизительно метр семьдесят, с маленькими, едва заметными грудями (а лучше сказать, вообще без грудей), с толстой и уложенной в тугой жгут русой косой, с мистически задранными вверх ресницами, немного простоватыми чертами лица, с большими (кто-то мог бы, наверно, назвать их чувственными) глазами. Кстати, ее веки были обильно посыпаны блестками – на лице образовывалось нечто наподобие двух треугольников, что тоже придавало ей что-то мистическое. Возраст – на вид около двадцати лет.

Из одежды на ней был белый, с закрытым воротом, свитер и, главное, – длинная юбка, снова, на сей раз логично и обоснованно, напомнившая школу.

В школе, на первом этаже, у нас висели не то шторы, не то гардины, сделанные из прочного красного материала и имеющие большое количество крупных объемистых складок… При взгляде на ее юбку сознанием тут же выстраивалось впечатление, что ткань вырезалась именно с тех не то штор, не то гардин. Причем ассоциация была до такой степени стойкой, что я так и назвал эту девушку для себя – Гардинная Девочка.

Гардинная Девочка еще раз пробежалась по кругу, и шоу началось…

Трудно обозначить словами, какие я испытал ощущения!

Всё вокруг изменилось. Былая, как будто предстартовая лихорадка, присутствующая, казалось, во всем, тут же исчезла, и я попал в совершенно новую обстановку. Люди, их лица и даже неодушевленные предметы предстали передо мной в ином ракурсе. Все стало необъяснимо другим.

Но больше всех, больше всех и всего в этом зале меня поражал Федосей!

На какой-то миг я даже проникся настоящей симпатией, если не сказать лучше – уважением, к этому телевизионному человеку. Это без всякой иронии. Не знаю, какова сила и доля специального образования, полученного где-то и когда-то им, но то, что Федосей был человеком талантливым сам по себе, – очевидно. Именно глядя на него, я начал понимать значение слова «перевоплощение».