Сны Черного Короля

– У нас тут случается. То, цветочки вручая, юбиляра с ведущим по незнанию перепутают, то еще какой-нибудь номер отколют. Помню, попросил на днях одного полчасика покривляться. Так он слова, молодец, выучил, а мозги-то, видать, дома оставил. Встает в положенное время и с важностью такой говорит: «Я как ведущая передачи «Час с Наташей Пурьевой» ответственно заявляю…» Дебилы, прости Господи! Жрать-то хотят, а пять-шесть слов местами по смыслу переставить – нет, это сложно.

Он вдруг резко прервался и строго посмотрел на меня.

– Ты когда базу принесешь, ИЗВЕРГ?

– А вам она зачем? – набравшись не то наглости, не то смелости, полюбопытствовал я, и сделал при этом глаза как у ребенка.

Я думал, Федосей ответит мне матом. К этому, по крайней мере, располагало лицо, что было в эту минуту на нем. Однако сам обладатель лица проявил завидную выдержку. И даже чуть больше: какие-то неведомые силы, возможно идущие откуда-то из темноты бабаховского «не-Я», внесли в наше общение разительную перемену.

– База? – мягко прошелестел Федосей и улыбнулся так, как улыбаются только тогда, когда думают о чем-то ну очень приятном. – О, это да…

– Власоглав кто? – спросил резко затем.

– Покойник, – не ожидая подвоха, отреагировал я.

– Нет, до этого.

– Человек.

– Нет, после… Тьфу ты, запутал! Вообще?

– Журналист.

– Правильно! А я кто?

– Телеведущий, кажется.

– Когда кажется, креститься надо! Я… (он как-то гадливо поморщился)… этот… ШОУМЕН. Чуешь отличие между тем и этим?

– Между чем и чем?

– Не чем и чем, а кем и кем. Между мной и Антохой, когда тот в живых числился.

Я, немного подумав, отрицательно покачал головой.

– Дурак, если не чувствуешь! Журналист – это кто?

Видя, что я не спешу реагировать, он задрал к потолку палец и произнес почти что торжественно:

– Журналист это ЛИЧНОСТЬ! Все думают, что он много думает, и потому все его уважают.

Затем развел руки в стороны:

– А я?… Клоун! Пустышка! Жалкая, пустая пустышка, которая только и может, что веселить и развлекать не знающую к чему себя приложить публику. «Да, я шут, я циркач!..»

И Федосей внезапно запел, начав весьма артистично кривляться. Потом он заговорил снова – но о чем, я так и не понял. Вернее, не столько не понял, сколько пропустил мимо ушей: мое воображение внезапно набросало небольшую статью, озаглавленную как – «Антон Власоглав. Человек – журналист – покойник». Название почему-то показалось ужасно смешным, и я внутренне прыснул. Спохватился только тогда, когда услышал фразу, произнесенную Федосеем с каким-то особым нажимом.

– …И все это дерьмо стекается вот сюда!

Так как общий контекст высказывания мною был преступно утрачен, я спешно оглядел комнату.

Если учитывать употребление местоимения «всё», комната не казалась большой. Частично поэтому я понимающе пошамкал губами и дважды восхищенно кивнул. Федосей продолжил.

– А я должен делать из этого дерьма конфетки и запихивать их за обе щеки голодному обывателю. Да не просто запихивать, а так, чтоб тот еще добавки просил. Как думаешь, долго это продлится?

Я сказал, что не знаю.

– А я щас скажу… Хрен! Как только время наморщит мое миловидное личико, а зубы разъест кариес, меня в два счета отправят сначала вести какую-нибудь передачку про гастрономические изыски, выходящую ровно в десять утра по будням, потом вломят пинка под зад и вышвырнут отсюда вообще! ВООБЩЕ, я понятно сейчас говорю?! А теперь, внимание, вопрос: может ли нечто подобное в принципе произойти с журналистом?

Я снова сказал, что не знаю.

– Стесняюсь спросить, ты случаем не дурак?

Я промолчал, на что Федосей отмахнулся:

– Ответ-то на самом деле достаточно прост. Да никогда! Он, журналист, может хоть до старости лет марать чистые бумажные листы, ничуть не боясь оставить себя без работы. Потому что его бабло от табла не зависит. Понимаешь? Оперативность – вот для них главное.

И Федосей замолчал, глядя на меня с выражением лица добросовестного учителя, разжевавшего все до корки своему не самому толковому ученику и теперь ожидающего лишь одного, завершающего слова.

– Чувствуешь, к чему подвожу? – спросил наконец он.

– К базе? – протянул я.

– К ней, родимой! – извлек из себя Федосей и счастливо заулыбался.

Хоть намного скромней, но я улыбнулся тоже – стало приятно, что впервые с начала беседы был подобран нужный ответ.

– Знаешь, как в шутку Антоха меня называл? – продолжил Бабахов (но уже более сдержанно – я бы сказал, добродушно): – Проституткой таблоидной. Это в том смысле, что лицом, дескать, торгую… Гений, блин! Да мне бы такие возможности… Хотя и умный был, чего там. Смотри, какой всюду рев подняли. Думаешь, если б меня… Хотя ведь и может? Забавно посмотреть было бы. А что: считаешь, как к Федоське Бабахову в народе относятся – мне так уж монопенисуально? Вот уж хер! Это только внешне я такой невосприимчивый. А душонка-то ноет…

Он подошел к столу, резким движением открыл красивой формы витую бутылку с минеральной водой – послышалось характерное «пш-ш-ш-ш», и сделал два долгих демонстративных глотка.