Сны Единорогов (СИ)

— Мне пришелся по душе маленький, слабый, но храбрый ребенок, что пришел к старой колдующей стерве в бескорыстных поисках своего плененного друга! — странно колебнувшись, голос Дьявола вновь резко стих, наполнился глубиной, вдумчивым спокойствием. В чём-то, самой немыслимой крохотной крупицей, даже запрятанной, но всё равно просквозившей лаской. — И что с этим храбрым ребенком сталось теперь…? Куда, скажи мне, он подевался? — неспешно, бесконечно осторожно, не доверяя присмиревшему с виду зверю, старый Дьявол приблизился к тому, громыхая посохом по дрожащим камням. — Мой Создатель однажды сказал, будто я не гожусь для своего мира, сослав меня в мир людей. Но знаешь, что я увидел в этом чуждом мне мире? Муки, коих не знают даже твари из Пекла! Муки, на которые лишенные разума человеческие существа постоянно сами себя обрекают!

Зверь-Валет прищурил глаза, издав предупреждающий горловой взрык. Трясущиеся его руки попытались дотянуться до красного Дьявола, но тот, лавируя светом и ветром, ловко увернулся от них.

— Даже после того как моя долгая-долгая смертная жизнь завершилась, мой дух не впустили на порог отвергнувшего дома… Вечности, бессчетные вечности я скитаюсь между миром людей и миром незаконченных дел, вечности стыну посреди того и этого холода! Поэтому послушай… послушай меня, Валет… — старик, подступившись еще ближе, чуть склонился и зашептал почти по-доброму, почти по-отечески, небрежно пряча по рукавам едкую стылую скорбь. — Твой Создатель, в отличие от моего, даровал тебе шанс на выбор, дослуживается до которого отнюдь не каждый! Он даровал тебе вторую сущность и вторую живую жизнь! Если же ты сейчас не остановишься, если предашь его доверие — всё окажется тщетным! Раз и навсегда ты лишишься желанной столь многими бесценной свободы, и твой друг…

Выпада, подлого низкого выпада, старый Дьявол, продолжающий существовать по принципу угасающей, исчезающей из всех миров чести, не ждал.

Столб просмоленного кислотного пламени, вырвавшийся из раскрывшегося рта харкнувшего зверя, ударил в самую его суть испепеляющим ядовитым облаком, раздирая и дробя на отшелушивающиеся, отсоединяющиеся, разлагающиеся и растворяющиеся частицы.

Старик, вскинув беспомощные крылья, испуганной птицей взметнулся вверх, ревя, крича, извиваясь, корчась и стеная, пытаясь отряхнуться, сбросить с себя кострящийся полымень и спастись, но черно-зеленые языки продолжали жечь его, продолжали грызть и кусать, влеча медленную, слишком медленную мучительную смерть. Посох выпал из разжавшихся дряблых пальцев, крылья, поджавшись, обуглились, душа, пульсирующая в агонии, не могла, не умела, не хотела справляться со страхом настоящей неминуемой смерти, что собиралась стереть её из летописей вселенной уже навсегда.

— Глупый… же ты… щенок… И зачем я… только… связался… с тобой… — простонал, давясь словами и отказывающим голосом, скукоживающийся старик.

Пронесся над озлобленно таращащимся Валетом, с чьих губ каплями спадала огненная кислота, и, кое-как подчинив напоследок собственные каменные кости, тлеющей чахлой вспышкой бросился в открывшийся черный проход.

🐾

Тень старого Дьявола, мечась по коридорам испускающим дух подстреленным зверем, плакала. Боль жгла не знающей исцеления язвой, полученные раны сочились кровью куда более страшной, чем кровь красная и телесная. Он умирал, умирал безвозвратно, отжив свои долгие тысячи лет, скованные неприкаянным холодным сном…

Умирал, но перед смертью хотел сделать кое-что еще.

Оглушенный мукой, он уже не помнил, в каком из тоннелей погибал маленький юный пленник, столь светлый, что не в его праве было притрагиваться к нему прежде. Страх же не успеть, не справиться, не отыскать притуплял остатки пытающегося мыслить рассудка, заставляя бессмысленно и бесцельно биться об одни и те же стены, перепроверенные вдоль и поперек.

Было поздно, слишком-слишком поздно! Он не мог поспеть, не мог остановить обезумевшей черной бестии, не мог вернуть того безрассудного, но искреннего мальчишку, который почти-почти самого себя потерял…

Совсем рядом с Красным, нырнувшим в очередной непроглядный рукав, отозвавшись в пустоте холодным встрепенувшимся лязгом, звякнуло вдруг железо. Чей-то голос — тихий-тихий сломленный голос — прохрипел несколько несвязных расплывчатых слов…

Дьявол, ударив оголенными костьми едва подчиняющихся крыльев, задыхающейся алой тенью бросился туда.

Тай, оставшийся сидеть под мертвой решеткой своей темницы, бессильно погружаясь в очередной выкачивающий сон, испуганно дрогнул, разлепил ресницы: дверь, неотзывчивая старая дверь, сквозь которую он так и не смог, сколько ни пытался, пробиться, скрипя и скрежеща ворчливыми замками, отмыкалась. Один поворот ключа, другой, третий…

И вот, едва юноша, поскользнувшийся, упавший на спину, успел отпрянуть от неё, тяжко переставляя исхудавшими ногами и руками, дверь эта, раздраженно провизжав петлями, сдвинулась с места, отъехала…

Распахнулась.