Ведьмы, ничего не знающие о голосе, звучащем в ушах черного зверя, поборов сковавший металлический ужас, бросились в разные стороны, стремясь успеть покинуть перекраивающийся гробом за́мок. Выныривая из стен, покидая лазейки да тени, они на глазах обрастали прочерчивающейся из ниоткуда плотью, оседлывали костяные метлы и, визжа да рыдая, старались отыскать выход, но черный дворец, дворец, возведенный из чужих костей, отказывался повиноваться.
Замеченный там или здесь выход всякий раз ускользал от них, двери наглухо закрывались, бесследно растворяясь в стенах. Нетронутые демоном призраки, обуянные голодом и жаждой, терпящие по вине омоложенных старух вечность огненной пытки, удлинялись, выныривали из заточения, хватали потерявших внимательность сестер за ноги и руки, пытались утянуть к себе.
Колдуньи бесились, страшились, отбивались, хрипели и проклинали, тщетно накладывали чары, которых отныне не хватало на всех, тщетно сопротивлялись — черный костяной за́мок так или иначе неминуемо обращался для них поджидающим погребальным костром.
— Выпусти! Выпусти нас! — поддавшись, взревела одна, едва уворачиваясь от накаленных вил сменивших грешников козлобородых чертей.
— Выпусти, старый Дьявол! — пронзительно закричала вторая, когда мохнатая лапа, схватив её поперек пояса, пронзила когтями ставшее вновь морщинистым да обрюзгшим чрево.
— Смилуйся! Отпусти! Отпусти нас! — взвыла третья, на чьём горле сжалась сотня обуянных мечтой отомстить рук…
И тогда голос, что говорил внутри Валета всё это время, настойчивый скрипучий голос, так злящий разошедшегося черного зверя, покинул чужое тело.
Алая тень метнулась, распластавшись, по земле, расправила исполинские перепончатые крылья, окутала всю разом стену. На шее её зазвенели разорванные кованые цепи, удар за ударом теряющие прежнюю силу, отваливающиеся, звеньями проваливающиеся в разверстую пропасть. В подрагивающих дряхлых руках, пылая кубово-синим пламенем, тлел покрытый золой чистилища посох.
— Никогда… — простонал старый Дьявол, много вечностей назад изгнанный из места своего рождения, кишащего геенной отвернувшегося ада. — Никогда я не выпущу вас, мои дорогие… — голос его хрипел, переливался, опускался, опять и опять возносился, рычал. — Сам я не могу возвратиться домой, так хотя бы вы побываете там за меня!
Хохоча, древний красный Дьявол ударил о теневую земь своим посохом. Подземные черти, щурящие на старика-изгнанника алые прорези глаз, неуверенно, но охотно потянулись к трём сестрам черной кружащейся тучей.
Вотще пытались те сопротивляться, вотще голосили и сыпали проклятиями, вотще пробовали откупиться от не знающей пощады орды, пришедшей нести заслуженное возмездие.
— Нет…
— Нет!..
— Нет…!
Зверь-Валет, втянув ноздрями незаметно изменившийся воздух, поднял лицо. С немым безразличием взирал он, как трёх сестер, трёх дряблых черных ведьм, оплетая цепями и околдованными путами, вязали рогатые черти. Петлю за петлей, узел за узлом, а после, бросив тысячи запоминающих взглядов на новообращенного матерого зверя, черти, не проронив ни звука, нырнули в пламенную пропасть, распахнувшую под ногами извергающиеся серные своды.
Еще долго до Валета доносились молящие о пощаде вопли, еще долго нюх опалял запах испорченного поджаренного мяса…
Пока яма, дохнув напоследок аспидно-петушиным искрящимся снопом, раз и навсегда не сомкнула свой приглушенно чавкнувший рот.
========== Сон шестнадцатый. Слезы зверя ==========
Тень красного Дьявола, не способная более обрести плоти, бурлила кипящей лавой. Мерцающий душой лунного василиска посох переходил из одной когтистой ладони в другую, длинный хвост, изгибаясь рассерженным змеем, волновался, плетью вился по стенам.
Спятивший мальчишка, что стоял перед ним, таращась обезумевшими звериными глазами без проблеска узнавания или понимания, был неоспоримо силен, да, но слишком, слишком молод, неопытен, непокорен!..
И оттого не менее опасен.
Старый Дьявол не ведал, чего ждать от него, какие помыслы роились в его голове, что могло двинуть им в следующее мгновение и в мгновение после. Сохрани Дьявол свою прежнюю мощь — и они смогли бы потягаться почти на равных, с небольшим перевесом в пользу того, что старик, зовущийся Красным, полагался на трезвую голову и выдержанное холодное спокойствие. Мальчишка же, ослепленный доставшимися возможностями и собственным пробудившимся зверем, голодно глодающим изодранную душу, действовал лишь на инстинктах.
Теперь же Красный был всего-навсего тенью — ослабевшей тенью прежнего себя да грудой крошащихся пылью костей, выкопанных проклятыми старухами из черной бесплодной земли…
Теперь он не мог тягаться с юнцом.
— Валет… — хрипя древним нахохленным вороном, позвал он, наблюдая за новорожденной бестией с притолочной вершины. — Валет!