Сны Эйлиса (СИ)

«Значит, вот, как ты отблагодарил ее…», — с безысходной горечью подумал Нармо. И впервые его охватила жестокая печаль по непрожитой жизни. Впервые он осознал, что его кто-то по-настоящему беззаветно любил. И если бы бедная мать осталась хоть кухаркой, хоть чернорабочей, если бы в детстве он узнал, что такое настоящая теплота, то все сложилось бы совсем иначе. Но поздно, слишком поздно.

Он лежал, раздавленный чужой кошмарной силой, видения проносились, оставляя его один на один с бунтующей магией, которая выворачивала суставы и разрывала кости. Изо рта рвались клыки вампира, в глазах стояла кровавая пелена. И до крика хотелось вернуться в тот день, отвести проклятый любимый нож. «Мама… как больно! Мама… я чудовище! А ты не слышишь…»

Тьма затопила сознание, избавив от оценок и восприятия. Самоцветы проникали в каждую клетку, оседали между оболочками, встраивались в атомы тела. Так прошли сутки. Нармо никого не обвинял за эту муку, он сам выбрал такой путь. Ненавидел только алчный мир льоров.

Он пробудился рывком, словно покинув пределы липкого кокона. Когда открыл глаза, тупо уставился в вычурный сводчатый потолок. Значит, он родился прямо в этой комнате. А ныне переродился в этой лаборатории в новое существо, какое-то странное создание темной науки кровавой магии.

Нармо решительно встал и жадно приник к стоявшему на низенькой тумбочке кувшину с водой. На какое-то время, пока холодная влага смягчала горящее огнем горло, не существовало ни мыслей, ни стремлений. Боль отступила, самоцветы напитали силой, но вместе с ними пришла невероятная душевная опустошенность. Остался прямой путь, единственная дорога. Но очень скоро мощь камней снова проявилась, снова вены замерцали, просвечивая изнутри.

Теперь Нармо с интересом сжал пальцы, пробуя себя в новом качестве повелителя сотен стихий. Он не видел, но прекрасно чувствовал нити мироздания, поражаясь, почему Сумеречный Эльф ни разу не пытался переиначить историю сотен миров, разрушить их или захватить.

Чародей с наслаждением представил смерчи с грозой — и шторм разразился вокруг башни, через миг бесследно исчезнув. Затем пошел снег, затем тучи рассеялись, словно лопнули воздушными шариками.

Нармо распалялся, экзальтированно радуясь новым возможностям, его захватил азарт первооткрывателя. Он направил энергию на камень стены и превратил его в воду, а затем преобразовал ее в фиолетовый огонь, нарушая все законы физики. Чародей смеялся, скаля нежданно обретенные клыки.

Он скакал черным пауком по всей лаборатории, видоизменяя формы предметов, и наткнулся случайно на тусклое зеркало, обнаружив, что у него теперь глаза красного цвета, а все вены на лице просвечиваются темно-бордовым. Монстр, как и предрекал, но вполне живой после таких отчаянных попыток подчинить себе все камни. Ему удалось! Первому льору! Единственный повелитель всех самоцветов. А оставшиеся на восточном материке неудачники — ерунда, хватало силы и без них.

Линии мира беспощадно ломались и скручивались. Нармо не стремился достичь равновесия, после увиденного в бреду в нем преобладало отчетливое желание уничтожить Эйлис. А что делать с Землей, он еще не решил, с этими семью миллиардами людей. Заслужили ли они такого же уничтожения, как льоры или нет.

«Слушаешь тут, Сумеречный? А, может, я бы стал для них настоящим Стражем? Раз ты дутый герой», — фыркнул Нармо, обращаясь к пустоте. Впрочем, защищать кого-то не хотелось, не судьба стервятнику обращаться в спасителя. Вместо Сумеречного Эльфа из тени за колонной бесцеремонно выплыла иная фигура, имевшая доступ в башню. Илэни крайне редко посещала берлогу Нармо, считая, что в местечке, засиженном тараканами, ее величеству делать нечего.

— Нармо, где ты пропадал? Я больше не улавливаю твою магию. Ее поле исказилось! Да и ты… Иссякни твоя яшма, ты изменился. Что это было? — с порога начала беззастенчивая чародейка, откидывая горделиво голову.

Может, ей просто шею оттягивали тяжелые темные волосы в расшитой серебром сетке. Нармо усмехнулся своей мысли, бесстрастно рассматривая женщину. Она воспринималась всегда только как расписанная кукла с фарфоровой кожей, выряженная в траурно-черный бархат, даже не вызывала никаких приятных воспоминаний о проведенных с ней ночах. Точно механизм, статуя, ледышка. Пожалуй, он презирал ее больше, чем Раджеда и всех остальных.

— Надо же! Кто пришел в мою башню!

— Если этот свинарник называть башней, — отвернулась Илэни, однако в ее образе улавливалась неуверенность. Она столкнулась воочию с неизведанным, искоса рассматривая чародея. Колдунья нервно сцепила руки, царапая костяшки длинными ногтями.

— Ты и свиней-то никогда не видела вживую, — рассмеялся Нармо, добавляя мысленно: «А мать видела, наверное. И я видел в деревне… я видел ячед. Но во мне теперь столько этой самоцветной мерзости, что я и не ячед, и не льор. Надо будет придумать название этому существу!»

— А ты с ними, конечно, обнимался, — фыркнула Илэни. — Ближе к делу. Девчонка объявилась в Эйлисе. Что будем делать дальше?