Сны момидзи

Отец так погрузился в сон, что его не отличишь от соседних валунов, ‒ кстати, возможно, тоже родственников, таких дальних, что Озуру не помнил их имен? На коленях у матери цветут колокольчики, а на лоб спускается прядка повилики. Рю устраивается в уютной ложбинке среди камней и широко зевает, щурясь на хозяина: не пора ли уже и баиньки? Школьный рюкзак занимает свое место на бамбуковом стебле; если наутро проспать школу, побег вытянется выше головы Озуру, и тогда на уроке физкультуры поставят неуд за отсутствие униформы. Впрочем, один урок можно и прогулять. А если прислушаться к ворчанию Рю, можно и вовсе устроить себе каникулы. Лет на пять-шесть, или же все десять. За это время все успеют позабыть странного ученика, который пил только воду и знал наизусть названия всех трав и деревьев Окинавы. Кажется, ему и правда достаточно полученных впечатлений, и еще долго будут сниться сны о гулких пахнущих краской коридорах и звонком смехе во время школьных перемен.

Где же он? Ведь только что был здесь?

Кое-как сняв уродливую маску, девочка ‒ та самая, глазастая, умудрившаяся разглядеть его даже в человеческой личине, ‒ удивленно озирается по сторонам. Только что она видела, как странный мальчик и его не менее удивительный пушистый друг ступили под сень раскидистой камфоры. Вот, даже его рюкзак здесь ‒ а самого Озуру нет. Никого нет, если не считать трех обросших мхом валунов. У одного отчетливо просматриваются очертания лица: растянутый в улыбке рот и сжатый кулачок, в котором умудрилась расцвести крохотная фиалка. Но этот аромат, дурманящий, кружащий голову, точно исходит не от нее.

Разочарованно надув губы, девочка отправилась восвояси, освещая себе дорогу фонариком в телефоне. Грустно позвякивали ненужные подвески на поясе ‒ хотела поймать самого настоящего духа, но в последний момент упустила, вот растяпа. Невидимый Рю, уже было задремавший под боком у Озуру, открыл один глаз и насмешливо тявкнул незваной гостье вслед.

Письмо

Нужную вещь она находила сразу – вернее, та сама вспархивала ей прямо в руки, умудрившись не нарушить при этом классический образец творческого хаоса.

Всю комнату заполняли залежи бумаги, чистой и использованной; разнокалиберные стопки книг возвышались шаткими башнями по углам, подпертые для верности деревянными хаси9. Если бы у кого возникло желание подняться к самому потолку, то охапки раскиданных по бирюзовому ковролину вещей удивительно гармонично складывались в очертания материков. Посередине, эдакой Евразией, расположился СТОЛ. Вот прямо так, все буквы заглавные, потому как именно здесь и происходило самое главное действо.

– Свет, скальпель, кисть, – то и дело cлышится из-под капюшона солнечно-желтого кигуруми, и разноцветные брызги разлетались по стене акварельным фейерверком.

– И когда же наконец выйдет что-нибудь путное из всей этой путаницы? – негодовала Чёко10, нарисованная рыбка, которую в виде исключения поместили в рамочку, а не забросили в один из бездонных ящиков стола. Стоит ли говорить, что столь высокое положение совершенно вскружило ей голову?

– Рисуешь уже вторую неделю. В курсе, что скоро дедлайн?

– Помалкивай, селедка. Оживила тебя на свою голову, – ярко-голубой глаз на мгновение сердито выглядывает из-под спутанной челки, второй в это время сладко дремлет под съехавшей на сторону шелковой маской в разноцветный горошек. – Отыщи-ка мне лучше нужный ракурс.

– Ракурс, референс, ретушь – был бы толк от всех этих мудреных слов, – прозрачная вуаль хвоста недовольно хлестнула по воде, подняв столп радужных пузырей. Какое-то время холст просто скучно висит, чуть покачиваясь на стене. А затем, мало-помалу, на нем начинает проявляться картинка бегущего по волнам чудо-коня с росчерками плавников у копыт.

– Лови свой раку… рака… ну, или как там его, ‒ зависнув над столом, рыбка устало смахнула со лба мерцающие бисеринки. Путешествовать, куда заблагорассудится, и спокойно обходиться без воды были побочными эффектами неумело наложенных чар. Что ж, как говорится, нет худа без добра.

– Годится?

Сдвинув повязку на лоб, так что растрепанные вихры цвета жженого сахара протестующее встопорщились и принялись в отместку нещадно щекотать полоску бледной кожи над воротником, хозяйка принялась жадно всматриваться в рисунок.

– Стоп! ‒ крикнула она, когда вставший на дыбы гиппокампус поднял вокруг себя целый веер брызг, изогнув покрытый чешуей хвост под невообразимым углом. Изображение послушно застыло, проступив на холсте хрупкой ледяной корочкой.

Схватив бумагу и карандаш, волшебница начинает быстро-быстро зарисовывать детали. Вслед за невесомыми штрихами в ход идут краски, и вот уже в воздухе явственно пахнет солью, а обгрызенный кончик кисти приобретает пряный вкус водорослей. Раздувая ноздри, морской конь нетерпеливо прядет ушами, ожидая последнего, завершающего штриха…

И тут, как нельзя вовремя, раздается звонок в дверь.