Сны накануне лета (СИ)

Улегшись рядом и оттеснив беспробудно храпящего Кили к стене, они посмотрели друг другу в глаза. Всего четырнадцать ночей разлученные, они видели друг друга заново. Сначала просто лежали, обнявшись, и возвращая друг другу родное и так необходимое тепло. Потом были прикосновения, осторожные, легкие. А потом Фили потянулся к ее лицу, и поцеловал ее. И больше сомнений не было. И за прошедшие годы и десятилетия не появилось.

Они учились любви друг у друга. Узнавали на ощупь тела. Никуда не торопились, одновременно пообещав себе и друг другу, что оставят То Самое до свадьбы — в том, что ей быть, не сомневались тоже. Всему было место между ними, только не смущению и стыду. И Фили берег свою любимую, даже когда болезненно билась прилившая к чреслам кровь, даже, когда оставались считанные движения до слияния юных тел, когда никто не осудил бы за чрезмерную страсть и несдержанность.

Потому что Ори была чиста и прекрасна. Потому что Ори заслуживала самого лучшего: нежности, любви, верности. Юноше стоило лишь попросить, молча, глазами, взглядом одним — и Ори была бы его полностью, хоть со свадьбой, хоть без. Он не делал этого лишь из уважения к ней.

И если бы с Ори, с его Ори кто-то хотя бы замыслил сделать что-то, отдаленно напоминающее пережитое бедной эльфийкой, то Фили… он даже и думать не хотел об этом. Хотя против воли мысли лезли в голову.

Фили знал своего брата. Знал его упрямство. Знал он и обычаи. Если брак между Кили и Тауриэль будет заключен, пусть тайно, и подтвержден, то она становится частью семьи. И тогда, как бы ни возмущались мама и дядя, все изменится в одночасье. Ворчать не перестанут, но и не прогонят, это точно.

Только сможет ли после всего Тауриэль отдаться Кили и принять его любовь? Фили серьезно сомневался.

Всю дорогу он старался уделять эльфийке внимание, даже если и опасался, что оно будет ей неприятно. Держал ее за безвольную руку, постоянно говорил с ней обо всякой ерунде, и почти не спал, слушая ее тихое дыхание с присвистом: все-таки простудилась. Чем больше приближалась Гора, тем сумрачнее становилась Тауриэль, и тем больше опасался за нее Фили.

Зато у него родился план, как провести эльфийку внутрь. Это оказалось проще, чем думалось: он приобрел на ярмарке ковер, и попросту завернул девушку в него.

— От смотрин бегал? — приветливо поинтересовался встреченный Глоин, когда пони, наконец, вошли в Эребор, — девчонки все уже тут.

— Да вот… кое-что прикупил, — оправдался Фили, надеясь, что никакая часть тела Тауриэль не проглядывает из-под ковра. Глоин с важным видом почесал бороду.

— Жениться, парень, это хорошо. Это правильно. Хотя, по мне, так ты бы еще и погулять мог, а вот дядьку твоего…

Банальности, изрекаемые старым другом, Фили готов был бы и рад выслушать в любое другое время, только не сегодня. Поговорив с Глоином, он направился в жилой ярус, и осторожно постучал три раза в дверь к Кили. Дверь распахнулась, словно последние дни его младший брат жил под ней, карауля возвращение старшего. Выглядел Кили хуже, чем после ранения: растрепанный, с безумно горящими глазами и запавшими щеками.

— Что с ней? — вот и все, что он спросил, и Фили понял: это в самом деле была любовь, связывающая души на расстоянии неразрывными узами. Руки у Кили тряслись.

— Я тебе потом скажу, — выдавил Фили из себя.

— Где?

— У меня. Я ее в ковре пронес.

Кили сжал его предплечье, и ринулся в спальню брата. Фили двинулся следом. Все вокруг теряло смысл и суть, и только усталость, наконец, навалилась на него всей своей свинцовой тяжестью. Он не успел увидеть ни глаз брата, в ужасе взирающего на Тауриэль, ни услышать слов его, обращенных к ней — видел и всем телом тянулся к Ори, милой Ори, которая, напряженно сжав руки, ждала его, чтобы утешить.

И, оказавшись наедине с ней после всего, он зарылся носом в ее пушистые волосы, и обнял, прижавшись крепко-крепко. Нет, ей он ничего не расскажет. Не надо знать Ори о том, что он видел и слышал. Махал велел хранить чистоту девушек, и Фили как никогда был рад подчиниться этому закону.

— Я так безумно по тебе соскучился, — признался он. Она обняла его и устроила его голову на своих коленях.

— Теперь все будет хорошо, — сказала гномка тихо, поглаживая его растрепанные пшеничные косы. И Фили верил.

…

— Я воевал с тобой плечом к плечу. Я был ранен и умирал. Не мнись. Скажи мне, как все было. Скажи честно. Что с ней случилось?

В голосе Кили — лед и металл. В глазах — нездешний огонь, незнакомый прежде, на лице застывшее горе. Впервые младший так смотрел на него, и Фили нечего было ответить ему. Он сглотнул, пытаясь видение перед глазами раствориться. Заставить исчезнуть память о том, что видел он.

— Скажи. Мне. Всё.