Сны накануне лета (СИ)

Как будто с ним все происходит, и в какой-то момент Торин почти готов воплотиться в своем ночном кошмаре и просить мучителей заменить девушку им самим. Смотреть на это невозможно. Смотреть, не имея власти отвернуться, еще страшнее. Смотреть на насилие, последовательное, методичное и хладнокровное. Слышать похабные комментарии.

— …если ты и там такая тугая, коротышке повезет… если он не побрезгует, конечно.

Она хрипела, потом замолчала, только иногда тихо поскуливала, распластавшись под насильниками, сменявшими один другого. Торин, сначала рвавшийся вперед и остро ощущающий боль в сердце, теперь просто смотрел. Смотрел на дергающиеся узкие бедра над испачканными в крови и земле ягодицами девушки, на навершия из металла на плетке, что периодически пускали в ход те, кто уже получил свое, на неровно отсеченные рыжие локоны, в которых путались колючки, веточки и сухие листья. Внимательно, словно все это было и не во сне, взирал на мужчин, особенно стараясь запомнить их приметы.

Воин должен уметь управлять своими эмоциями. Должен иногда отрешаться даже от самого страшного настоящего, чтобы завоевать будущее. Так и он смотрел, отставив чувства на задний план, пообещав разобраться потом с ними. Даже во сне, пусть это будет только сон…

Самодовольные лица грязных похотливых самцов: три светловолосых, два темненьких. Один — человек, четверо остроухих. Все в похожих костюмах охотников, бордовые кафтаны и лосины в стиле раннего Дейла. У всех хорошие сапоги и сильные тренированные тела. У всех — оружие новой ковки. Не случайная шайка, сплоченная банда.

— …а туда нельзя? Точно?

— В рот можно. Туда — нельзя. Жить не станет. А надо, чтоб жила.

— Эх, неженки вы, лесные. И бабы у вас нежные.

— Поговори еще. Она больше не наша. Она ничья, и скоро это поймет. Пусть ее теперь подземные карлики имеют во все дыры.

Где-то Торин этот голос уже слышал. Только речи тогда он вел плавные, изысканные, красивые. Ничего общего с отрывистыми приказами не имеющие. Сейчас обладатель этого голоса тяжело дышал, и он был последним, кто склонился над телом несчастной жертвы, почти по-отечески поправив на ней испачканную одежду. Она не сопротивлялась. Она вообще не шевелилась. Туман, обычный во снах, стремительно рассеивался. Приглушенные звуки становились резче и громче.

— Назад тебе дороги не будет, поняла? — негромко произнес светловолосый с красивым голосом, — а там с тобой пусть твой низкорослый любовничек разбирается. Посмотришь сама, что будет. Ты хотела быть его? Побываешь. Его, его родственников, его приятелей и гостей. Подстилка из тебя так себе, мне хватило. И сдохнуть тебе доведется еще нескоро.

Мелодично, словно песню охотничью спел. Встал, сплюнул, и покинул лесную поляну.

И Торина в тот же миг выбросило из сна — на его собственную кровать, на которой он приземлился с громким ревом, и едва не сломал ребра, скатившись вниз на пол и отчаянно надеясь успеть назад, в иллюзию, запустить топор, вынутый из-под подушки, кому-нибудь из насильников в спину.

…

Пятый день луны ознаменовался для Фили удивительно красивым рассветом. Расценив это, как верный знак удачи, он даже не стал разводить костер, и уселся у верстового столба под раскидистым дубом, обозначающим границу между Лесом — и землями Дейла. Впрочем, местные жители в Дейле бывали вряд ли, как и в Эсгароте. Ярмарка раз в три месяца в крупном селе, вот и вся их радость. Проезжая его — то ли Кривое, то ли Косое село — Фили накупил всевозможных сладостей, и теперь второй пони брел за ним с недовольным видом, груженый сумками с провизией и приветственными подарками: платками, отрезами ткани.

Вообще, Фили был прагматиком и не любил лишних трат. Или хотел не любить. Но увидев что-нибудь по-настоящему красивое, редко мог удержаться от покупки. Дис с детства посмеивалась над своим старшим сыном. Говорила, он пошел в их с Торином мать. Любила ли Тауриэль подарки и покупки? Понравятся ли ей леденцы и карамель? Наверное. Ори любила.

День вступал в силу. Уже солнце перевалило за полдень. У верстового столба по-прежнему не было никого, кроме гнома и пони. Фили несколько встревожился. Она обещала быть на рассвете. Конечно, многое могло произойти: ее могли задержать, заточить в темницу, похитить… но все-таки…

Помаявшись немного, Фили огляделся, убедился, что вокруг никого нет, и отправился в Лес, предположив, что Тауриэль могла остановиться на опушке. Он прошел лишь несколько десятков шагов, когда тропинка вывела на поляну, где, у корней самого большого дерева, он с ужасом увидел лежащую в бессознательном состоянии эльфийку. Поза ее ничуть не напоминала позу, на которую способно живое существо.

— Тауриэль, — Фили открыл рот, но не смог издать ни звука, — Тауриэль! — но она не ответила и на крик.

Ринувшись к ней, он подхватил ее на руки, обнаружив, что весит она не сильно больше Ори, и понес прочь. Если с ней случилось что-то дурное в Лесу, оставаться было небезопасно. Слабое дыхание все-таки наличествовало, что внушало надежду.