Сны накануне лета (СИ)

Тауриэль улыбнулась. Вот он, ее любимый Кили. Ее муж. Ее истинная любовь. Без прикрас. И, может, все у них совсем не так просто, как было в мечтах — даже очень непросто — но зато по-настоящему.

…

Поиски врагов в Лесу и вокруг не дали результата. Почти месяц не было Торина Дубощита в Эреборе. Почти месяц он и его воины — лучшие из разведчиков кхазад — следовали за призрачным следом, который неведомый Враг должен был оставить в Лихолесье. С высоты птичьего полета это выглядело довольно интересно: эльфы прочесывали Лес, гномы — луга и опушку леса.

Двалин, приведший первый отряд домой, утешал себя тем, что, по крайней мере, они устрашили опасных противников, и те еще долго не посмеют показаться, боясь совместных действий эльфов и гномов. О причинах внезапного рвения Торина сотрудничать с Трандуилом он не знал, да и не горел желанием узнавать. Важным было то, что это им удалось в любом случае. Настороженные, эльфы слегка пообвыклись, гномы тоже, пусть и не сразу, приняли остроухих союзников в их общем рутинном задании, и всего спустя несколько дней разведка принесла много и приятных открытий.

Выпивка, правда, была ограничена. И еще Двалин заметил такую особенность: на сей раз среди эльфов не было женщин. Ни одной. Он не обратил бы внимания на это, но Леголас Трандуилион, возглавлявший лично рейд разведчиков, несколько раз это особо подчеркнул в разговоре с Торином.

Может, это что-то и значило. Может, ничего. Месяц пролетел быстро — в свете костров, пении песен, обсуждении местности и рассказах занимательных историй. Двалин едва успел отсчитать недели — и уже они двигались назад, к Горе.

«Как там моя Дис? Здорова ли? — непривычно волновался он, видя перед собой ее образ и тоскуя по ней уже привычно, — как там парни наши? Как нерожденный?». За месяц он так и не поговорил с Торином. Начинал разговор десяток раз, и все время что-то мешало. Шутить о таком не будешь, да и отвлекать узбада было как-то совестно: тот явно считал поход мероприятием важным. Негоже беспокоить его думами о Дис. Может, вернется, и сам все увидит и поймет. Уже издали Двалин разглядел ее фигуру на стене у ворот, и поджал губы. На ветру, застывшая, как статуя, Дис высматривала отряды. Нехорошо и неправильно в любом случае, а уж для беременной гномки вовсе недопустимо — кто знает этот коварный солнечный свет и вездесущий сквозняк.

Когда они въехали, ее уже не было. Двалин, даже не ополоснув руки, прямиком отправился к ней, оставив встречать воинов старшему брату и Фили. Дис уже ждала его в дверях.

— Меня всего месяц не было, а ты вон какая… — изумлялся Двалин. Женщина млела в его руках, вдыхая его запах, и искренне надеясь, что он не отпустит ее — колени слабели. То ли от общего нездоровья, то ли от его присутствия, то ли от того, что последние два дня она не могла найти себе места, высматривая брата и любимого со стен, и почти не спала и не ела.

Но Двалин и не собирался ее отпускать.

— А груди-то, груди, — приговаривал он восхищенно, и, пожалуй, слишком даже громко, — вот это я понимаю…

— Торин вернулся?

— Нет. Через день или два. Может, вечером. Ты что-то бледна. Иди-ка сюда…

Он отнес ее на кровать, уселся рядом, заставив заскрипеть пружинный матрас, и ласково осмотрел свою женщину внимательным взглядом воина. Дис уже не носила платьев с талией или поясом; покидать покои старалась как можно реже, но все так же скрывала положение от своих подруг и ровесниц. Двалин прекрасно знал или догадывался, чего это может ей стоить. Гномки не особо ценили уединение, и вряд ли новые привычки сестры короля могли остаться незамеченными.

Но до чего же она была хороша! Даже с бледностью и чуть уставшими глазами. Фигуристая, пышнобедрая, она поправилась еще сильнее, ее грудь уже не помещалась в огромные ладони мужчины, и он затаил дыхание, проводя по ее телу и зачарованно рассматривая ее новые формы. Давно уже не видел гном ее такой.

Первый раз он стал близок ей, когда она заканчивала кормить грудью Кили. Недавнее вдовство сделало ее тогда такой же бледной, и она часто плакала, даже не утирая слез. Сидела у огня в своем расшитом красивом платье, укачивала ребенка на коленях, и смотрела в никуда. Двалин хорошо помнил тот миг. Держался до него крепко, отворачивался, никогда не приходил к ней, когда Дис была одна. И выпивал, бывало, через силу, лишь бы иметь перед самим собой отговорку не видеть ее, не стоять лицом к лицу с ней.

Все в ней было неправильно, в Дис, дочери Траина. Умные и внимательные глаза без тени тепла — точь-в-точь как у ее брата Торина. Манеры и жесты — не стремясь никому понравиться, она была тем более прекрасна. Даже то, как принцесса обращалась с детьми — ни сюсюканья, ни умиления, спокойное уважение, как к равному существу, даже если это существо сопело носом у ее пышной налитой груди, и еще едва могло сфокусировать взгляд.