Сны накануне лета (СИ)

А теперь еще и вопрос о детях. Тауриэль терялась. Особенно, когда от Ори она узнала, что гномы в самом деле способны производить потомство сразу, не осознавая и не планируя момента зачатия. Достаточно было просто спать вместе – и все. И, что пугало больше, именно этого от нее и ждали. Гномки, раньше избегавшие ее в купальнях и коридорах, все чаще заводили ничего не значащие светские беседы, в которых то и дело мелькали их мнения и рассказы о мужьях, детях, сексе – это, оказывается, так они именовали супружеское ложе, - и всем этом, земном и животном. Тауриэль множество сотен раз видела в Лесу беременных белочек, лосей в гоне, и маток кабанов с потомством. Но на то есть звери, чтобы не путать размножение с чем-то духовным. А у них с Кили все гораздо выше.

Почему тогда между ними по-прежнему не хватает чего-то, если уж они пообещали друг другу души? Если их сердца полны самой чистой, искренней любви?

С одной стороны, Тауриэль нравилась природная естественность гномов. Их отношение к плотским простым радостям. Их готовность слиться с природой и последовать за ее зовом, ничуть не меньшая, чем у народа Леса. С другой стороны, ее пугала гномья страсть. Казалось, только Кили был способен сдерживаться. Неужели ради нее? За это она любила его больше, но все чаще с тоской понимала, что души их, может, и едины, а вот телесно им вместе быть очень сложно. И удовольствие повседневное и живое приходится выторговывать у самой сути жизни, у судьбы, разделившей народы.

И дело было не в плетении волос, странной одежде, не в том, что гномы радостно ели, пили и сношались – как и предсказывал Трандуил. Возможно, с грустью признавалась себе Тауриэль, одной любви было недостаточно.

Предательская мысль о Валиноре почти обрела реальность, когда чудесный случай все изменил в одночасье: Тауриэль увлеклась идеей оранжереи в Горе. Может, причиной ее увлечения стала банальная скука. В библиотеке она нашла книгу о выращивании лимонов и апельсинов в теплицах, схемы теплиц, а Ори сообщила, что построить такую не сложно. Кили, услышав об этой идее, ухватился за нее, как за спасательный трос, и бросился участвовать в реализации.

- По-моему, вы тратите время зря, - высказался Гимли, скептически глядя на деревянный каркас будущей теплицы, - чем освещать, думали?

- Не порти дело, – пыхтя, ответствовал Финси, тоже принимающий участие в строительстве, - Дори уже хочет такую же для трав и каких-то кустов. И твой дядя Оин считает, что мы делаем полезную штуку. Кили, подай молоток! И стамеску!

Тауриэль с восхищением наблюдала за слаженной работой гномов над ее проектом. Она не успела его обдумать как следует – а они уже наполовину собрали основу и принялись за крышу. В плотницком зале стало жарковато. То и дело появлялись новые визитеры, советовали что-то, бегали вокруг, критиковали, спорили, эмоционально жестикулируя и то ли ругаясь, то ли восторгаясь.

А Кили, как гордый первооткрыватель, суетился на самом верху, где у теплицы должна была быть крыша. То и дело раздавал указания, взор его горел, в руках появлялись и исчезали инструменты и чертежи. Он снял рубашку, закатал до колен штаны, собрал кое-как в неопрятный кривой хвост волосы, и в пылу работы был дивно хорош собой. Тауриэль, забыв о присутствии едва ли не двух десятков посторонних мужчин-гномов, смотрела на него – и насмотреться не могла.

Она уже забыла, как выглядит его тело. Как он двигается. Видела его лишь однажды, раненным и умирающим. В темноте, наощупь, она знала о Кили все. Но никогда не наблюдала за ним, почти обнаженным, днем. Не могла никак совместить жаркую кожу и завитки волос под своими руками с тем, что пряталось под одеждой. Не представляла, как играют мускулы на его крепких руках, как струится пот по его широкой спине, как ловко он находит ногами опору, даже не глядя вниз – шагает по тонким стропилам уверенно, словно водомерка по поверхности стоячего пруда.

И при этом блестят его темные глаза, и сходятся черные брови на переносице, он кусает губы – красные, блестящие – которыми ночью приникает жадно к ее телу. До чего он хорош! Крепкий, полнокровный, невозможно красивый молодой мужчина, великолепный воин. Ее Кили – вот он, прямо перед ней.

«Нет, - услышала в ту же минуту Тауриэль внятный голос себя самой, - никуда я не уеду, не уйду и не уплыву. От него мне никуда не деться. Без него мне нигде не жить».

…

- Двалина только ты еще не бил, - сообщил Фили младшему брату, когда тот вышел от матери, смущенный и растроганный.

- За что бить-то? Дядя и тот угомонился, - ответил Кили, и братья обнялись: больше слов не было нужно. Двалина оба любили и считали частью семьи, и если беспокоились, то скорее за самочувствие матери и дяди. Но Дис, к счастью, в самом деле поправлялась, хотя заставила всех родичей едва не с ума сойти от волнения.