Сны накануне лета (СИ)

Ори подсказала ему, чего делать не следует. Попросила пока не ставить детской колыбельки в покоях – гномы такие презентовали еще на свадьбах, и не расстраивались, если они пустовали годами, но эльфийка могла понять намек как-нибудь не так. Ори же поделилась важными советами: побольше света в спальне, почаще проветривать, свежие фрукты и овощи каждый день, а еще лучше – какое-нибудь маленькое ручное животное возле оранжереи.

- Тебе пора писать книгу «Как содержать вашего эльфа», - пошутил Фили, глядя с ухмылкой на сиявшего младшего братца, - я тобой горжусь.

- Спасибо, брат мой Фили, - вздернул гордо Кили голову, распрямляя плечи, - мне твои слова очень греют душу.

- Фу, какой важный! – сморщились разом Фили и Ори, расхохотались, обняли смущенного своим внезапным выступлением младшего.

Конечно, Кили не мог в одночасье превратиться в полном традиционном смысле слова в «настоящего взрослого гнома». Хотя он и обзавелся тремя массивными украшенными ключами на поясе, запирать Тауриэль было крайне глупо – самому же бегать туда и сюда и отпирать. Разве у кого-то в наше время есть такая возможность? Это не говоря о том, что стоять над ней с несчастным видом в оранжерее он никогда бы не стал. Да, посмотреть на ее развлечение было любопытно раз или два, но нельзя же тратить жизнь на окарауливание собственной жены, когда она с упоением копается в помидорной грядке.

Одна старая традиция обрадовала Кили, выполняемая им редко, но с удовольствием. Первый раз он волновался. Это было очень непросто, решиться на такое. Он даже не задумывался, что этот день настанет, и раньше, чем ему исполнится хотя бы восемьдесят пять. И, тем не менее, однажды в полдень четвертого дня Кили приоделся, расчесался, проследил за подобающим видом своей супруги, и вывел ее на прогулку по галерее над тронным залом. Под руку, неспешно, как истинные кхазад, он и Тауриэль сделали три круга туда и обратно. Потом отпустил ее руку, и пошел впереди. Одетая по-гномьи, что непривычно смотрелось с ее пропорциями, Тауриэль покорно следовала за Кили на полшага сзади, глядя скромно перед собой в пол, и он, затуманенным взором вперившись в прохожих, с каждым здоровался, произносил ритуальные фразы на кхуздуле, и гордился: бородой, женой, самим собой.

- Пусть пламень ваших горнов будет жарок… это моя женщина, представляю ее вам. Махал благословит наш народ. Передайте почтение семье…

Той ночью он впервые узнал, каково это – удовольствие Тауриэль от соединения, когда она, необычно страстная, отдавалась ему раз за разом, просила еще, как будто теряя разум, и издавала странные, немного пугающие звуки, похожие на птичьи крики. В ней разом стало вдруг горячо, она забилась под ним и завибрировала, задрожала, и прижалась к нему, непроизвольно ловя его движения и как будто желая их еще глубже. Кили трепетал от испытанного.

- Очень, кажется, хорошо было? – спросил он, обессилено прижимаясь к ней и ловя губами ее поцелуй.

- Я не знаю, что со мной, - вдруг прошептала она в ответ дрожащим голосом, - не знаю, откуда это во мне. Я слышу, как течет кровь по телу. Я боюсь своего сердца, так оно бьется. Мне мало тебя, даже когда тебя во мне много. Я раньше думала, что знаю, что такое вечная любовь…

Свернувшись в комок и спрятавшись в его объятия, Тауриэль становилась меньше самой маленькой гномки – Кили раз за разом удивлялся этой ее способности.

- А что изменилось? – шепнул он, лишь чтобы заставить ее говорить еще.

- Теперь, с тобой, я поняла, что не знаю ничего ни о вечности, ни о любви.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал Кили, что время придет, и он будет так счастлив – он не поверил бы никогда. Но это все же случилось.

…

Вот уже Кили обзавелся пока совсем короткой, но бородой, кхазад теперь твердо знали, кто такая эльфийка под горой. В оранжерее зацвели первые баклажаны. Канарейка запела в клеточке у входа. Тауриэль обнаружила на спине своего мужа татуировку «женат», и едва не ужаснулась: не иначе, клеймо. Потом вдруг представила живо лицо Трандуила или Леголаса, увидевших спину Кили, и сама, в одиночестве, громко расхохоталась. Отчего-то захотелось написать письмо в Лес.

За прошедшее короткое время ей удалось взглянуть на жизнь по-новому. В одно прекрасное утро она встала с постели с твердым намерением изменить кое-что в их с Кили распорядке быта. Прежде всего, это касалось обстановки. Ей не нравились тяжелые ткани и занавеси в спальне, и не нравилась грубая посуда. Нужно было больше стекла, фарфора. Может быть, даже хрусталя. На такие мелочи и перемены в них гном внимания не обращал, и очень скоро Тауриэль многое поменяла по своему вкусу, о котором раньше отчего-то мало задумывалась – в Лесу все решали за нее.