Сны Персефоны

— А я никогда не предавал и не сомневался. Ни одной минуты. Я всегда верил тебе и в тебя. Но, к сожалению, последний этап перерождения требовал… вот такого испытания веры — твоей и моей.

И начинает торопливо рассказывать: мол, всё задумали в Звездном Чертоге. На самом деле они там приглядывают за всеми пантеонами сразу, и если где-то идёт дисбаланс — считают нужным вмешаться.

— Как в твоём случае, — говорит он. — Несмотря на то, что ты обняла свою тьму, что, вроде бы приняла её и смирилась с ней, окончательно не переродилась. Не склеилась в одно целое. А нестабильная богиня твоего уровня — это опасно. Но, прежде всего — для тебя самой. Тебя могло разорвать, в буквальном смысле.

Да, я отлично помню, что творилось со мной в самом начале, когда стали только приходить те странные сны. Сны, где я блуждала в тумане, не помня своего имени… Но они словно вели меня к главному сну — про мою дочь.

— Вот и придумали в Звёздном Чертоге многоходовку, — продолжает Аид. — Даже прислали Демиурга — курировать проект.

Всё должно было пройти идеально, и поэтому некоторые участники действа даже не знали, что на самом деле играли роли. Всё должно было быть максимально правдоподобно. Даже Гермес до конца не понимал, что именно происходит, но ему хорошо заплатили. Афродита получила возможность примириться с собой, понять пределы своей истинной силы, почувствовать себя по-настоящему великой богиней. Геба — ну хотя бы просто привлечь к себе внимание, ощутить свою значимость. Сешат — выйти из тени своего мужа.

Это был экзамен для всех нас.

— И наш разрыв тоже, — горько произносит Аид. — Чтобы ни у кого не возникло сомнений. Особенно, у тебя. Поэтому я и откладывал много лет последний этап перерождения — на нём тебе нужно было причинить боль, равной которой ты не испытывала.

Боль, конечно, причинил и качественно. Но сомнения у меня всё равно возникали. Может, причина в его подсказках, которые не позволили мне усомниться полностью?

— А те монстры? Они изрядно вымотали нас с Афродитой…

— Они тоже были настоящие.

— Но они могли бы убить нас! Мы тогда уже почти потеряли силы.

— Вы обе приняли правильное решение и позвали нас с Гефестом.

Я заглядываю в его глаза и вижу в них тревогу, боль, вину. Можно было бы сказать — он заслужил! Но ведь это не так. Пусть я и была его «секретным заданием», но всё же он искренне любил меня: знаю точно — я теперь умею чувствовать и распознавать любовь. Любил и любит. И верит. Иначе как бы отпускал каждый год на поверхность на целые восемь месяцев, зная, что там вокруг полно соблазнов и красоты? Да и каково ему было согласиться на эту авантюру с моим перерождением — и тогда, и теперь, — понимая, что он на самом деле может потерять меня навсегда? И ведь ввязался он в это, чтобы спасти меня. Ценой собственного спокойствия и счастья!

Но я всё-таки хочу прояснить всё до конца.

— А как же наша фиктивная свадьба?

Аид наматывает мой локон на палец и, наклоняясь к уху, шепчет:

— Зачем нам свидетельство какого-то божка с Олимпа, если нас повенчали Предвечные — Хаос и Эрос? Взгляни на свои запястья, любимая.

И я с удивлением только теперь замечаю, что мои запястья обвивают две нити: черная — правое, красная — левое. Такие же — и у Аида.

Он нежно смотрит на меня и говорит:

— Ты всегда была для меня больше, чем просто жена, Весна моя, ты была частью меня. Ты струилась в моих жилах, звенела в биении сердца, оседала дыханием на губах…

Я и сама почти перестаю дышать. Аида считают тёмным, но сейчас он сияет ярче Аполлона. Аида считают скрытным, но сейчас он весь — нараспашку передо мной, до самых потаённых уголков души.

Но я не унимаюсь. Прояснять — так прояснять всё. И, недобро сощурившись, пеняю ему:

— Поэтому ты поспорил на меня с Зевсом? Гермес показал мне…

Аид в наглую ухмыляется:

— Весна, ну где логика? Я ведь спорил с ним ещё до того, как узнал тебя. Как увидел впервые. Тогда я мог бравировать, это было легко.

— А потом? — задираю голову, заглядываю в лицо.

Он дарит мне ещё один тёплый сияющий взгляд, кутая меня в него, как в кокон.

— Потом стало невозможно жить без тебя, моя любовь, моё наваждение, моё наказание.

— Ах, наказание, значит?! — снова пытаюсь вывернуться и убежать от него.

Но мне опять не дают. Более того, прерывают дальнейшие возражения самым бесцеремонным образом — запечатывая рот жадным поцелуем, при этом, сжимая мои запястья, чтобы не вырывалась и не царапалась.

С трудом оторвавшись от моих губ, он всё-таки отвечает мне:

— Конечно, наказание, — говорит, чуть усмехаясь, — и самое невероятное счастье.

Снова ловлю его взгляд: мне надо знать всю правду до конца. Хватит недомолвок за тысячелетия.

— А проект Разрушительница? Ведь этого потребовал у тебя Зевс за проигрыш в споре? Контролировать меня? Держать в узде?

— Да, — очень горько и очень тихо.

— Как же ты согласился? — произношу с трудом, потому что снова чувствую нож в сердце.