Сны под снегом<br />(Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина)

Акт первый, сцена вторая, Модест выходит, Аркадий входит, Митрофан в сторону, Аркадий — Митрофану.

Charmant, charmant!

Глупый шут, читает и сам смеется и на всех поглядывает, хихикают ли тоже.

Тургенев, как благовоспитанный человек, тоже улыбается и говорит: да, в этом лице есть задатки.

Неправда!

Как вы смели, как вы смели приглашать меня слушать такую гадость.

Я знал, что будет вздор, но что вы позволите себе подлость, подлость, подлость.

Михаил Евграфович, я, но, Михаил Евграфович.

Да, да, граф Соллогуб, вы не отличаете, что подло, а что не подло, да.

А вы, Иван Сергеевич, это ваша вина, это вы выдумали это словечко, а теперь каждый идиот, каждый мерзавец, вы слышали, что он здесь читал, нигилист-вор, комедия о нигилисте-воре, подлость, подлость, подлость, меня пригласили на такую подлость.

Михаил Евграфович, я извиняюсь, я не думал, я это сожгу, хотите сейчас сожгу.

Стыдно, стыдно, в вашем возрасте, стыдно, он не думал, что оскорбит меня, думал, что мне удовольствие доставит, стыдно.

Михаил Евграфович.

Воды.

Надо ему расстегнуть воротничок.

Я это сожгу, простите меня, ах, умоляю, не сердитесь на меня, поцелуйте меня в знак того, что уже не сердитесь.

Извините, граф, мне кажется, я немного вспылил.

49

Ницца воняет.

Ницца жалкая.

Ницца мне совсем не помогает.

В апельсиновой Ницце подыхаю как в петербургской берлоге, среди запаха человеческих экскрементов (предусмотрительные арендаторы поливают ими сады) и гама отечественной сволочи (она заполонила все приморские виллы, на награбленные в России деньги покупает солнце Франции и французские упоительные ночи), не выхожу на солнце, не сплю по ночам, с изболевшимся сердцем и распухшими руками подыхаю в апельсиновой Ницце.

Из Петербурга телеграфировал Унковский о новом необыкновенном средстве от ревматизма.

Оно называется acidum sallicilicimi.

Доктор Боткин первым испробовал его в своей клинике.

Один пациент через четыре часа встал и пошел домой.

Возьми одр свой, и иди.

Доктор Реберг, я тоже хочу взять одр свой, и пойти.

Семь грамм в течение семи часов и ничего, только звон в ушах и пот стекает ручьями.

Ты что-то мне сказала?

Я глух, как пень.

Глу-у-у-у-у.

Не слышу собственного голоса.

Только воющие волны бьют в перепонки, сейчас прорвут их, зальют мозг, волны, нет — вьюга, перед глазами клубящийся снег; оглушенный, шатаюсь, acidum sallicilicum, чудесное лекарство, шатаюсь под его мощными ударами и падаю.

Выламывают руки назад, пишите, Салтыков, монокль в глаз и из глаза.

Ваше Величество, снова в Вятку?

За неблагонадежные мысли, за жареных рябцов, за Нечаева, к судьям повернувшегося спиной, за призывы свергнуть строй при помощи acidum sallicilicum действительный статский советник Салтыков Михаил Евграфович.

Пощады, пощады.

Волны в перепонках и мрак.

Наконец-то вы проснулись. Как самочувствие?

Рука.

Я шевелю рукой.

Не болит.

Поистине чудесное средство.

Я забыл вас предупредить, Михаил Евграфович, чтобы вы легли, принимая салицил.

50

Это не из того путешествия сон о двух мальчиках: о мальчике без штанов и мальчике в штанах, ни сон о разговоре правды со свиньей, ни новый мой приятель, Лорис-Меликов, ни приключение с Анненковым, под заглавием: старость.

За границу теперь почти каждый год; знаю, что до Вержболово — самовар, после Эйдкунена — сосиски; только сердце в пропасть всякий раз, когда приближаюсь к границе; с нашей стороны: что снова к чужим, подозрительно, ах, подозрительно, лучше возвращайся домой, пока мы добрые; с той стороны, когда возвращаюсь: а, наконец-то, третий месяц с наручниками ждем, а ну, живо, открой чемоданы; ihr Toren, die ihr im Koffer sucht, hier werdet ihr nichts entdecken, die Kontrebande, die mit mir reist, die hab ich im Kopfe stecken; но и в сердце, и в голове они читать умеют: нет спасения.

И хоть еще никогда — всякий раз то же самое.

Позже однако случается, что погружаюсь в сон; между Бромбергом и Берлином мне приснился такой сон: на улице немецкой деревни я встретил мальчика, лет может восьми, в штанах и башмаках.

Скажи, немецкий мальчик, спросил я, ты постоянно — в штанах?

Да нет, сударь, когда ложусь, снимаю.

А знаешь ли ты, мой мальчик, что существует страна, в которой.

Было бы очень жестоко с вашей стороны так шутить, господин.

Ввиду такой точки зрения немецкого мальчика, по манию волшебства (не надо забывать, что дело происходит в сновидении), тут же рядом появляется его русский сверстник в длинной покрытой грязью рубахе.

Между обоими мальчиками разыгрывается довольно длинный диалог, так что я лишь отрывки из него приведу.

Эй, колбаса, ты мне вот что скажи: правда ли что у вас яблоки и вишенья по дорогам растут, и прохожие не рвут их?

Но кто же имеет право рвать плод, который не принадлежит ему.

У нас бы не только яблоки съели, а и ветки-то бы все обломали. У нас намеднись дядя Софрон мимо кружки с керосином шел — и тот весь выпил.

Но ведь он, наверно из-за этого болен сделался?

Разумеется, будешь болен, как на другой день при сходе спину взбондируют!

Ах, неужели у вас.

А ты думал гладят. Стой, чего испугался! Это нам которые из простого звания, под рубашку смотрят, а ведь ты… иностранец.