Соавторы

За то время пока Мирона не было, я успела немного раскачать петли двери-шкафа: они были старыми, ржавыми и, в сравнении с двойным замком входной двери в мою каморку, конечно, более хилыми. Недоставало инструмента – любого, даже плохенького, и я отодрала ручку вентиля от котла, поранив ладонь в кровь о резьбу. Ручка была изогнута буквой «Г», и это помогло подцепить одну из дверных петель. Я старалась работать бесшумно, насколько это было возможно. Помогала громко включённая музыка где-то в глубине дома, и теплилась надежда, что Мирон ничего не услышит.

Мне не хватило совсем чуть-чуть времени, чтобы поддеть петлю. Совсем чуть-чуть.

– Ну, и в чём суть твой игры? – Он вытащил телефон и положил на поднос.

Я сжала пальцы в кулак, чтобы он не заметил рану на ладони. Никакую игру я не успела придумать, просто на уровне интуиции понимала, что, скажи я так, – и получится немного отвлечь Мирона, увести его в сторону, переключить внимание с платья на хотя бы минутный разговор и тем самым оттянуть начало пытки и собственную смерть. К тому же, я цепенела от мысли, что это платье могло принадлежать той самой Катерине, которая умудрилась из просто нездорового человека сделать абсолютного инвалида.

– Погоди, не торопи, – я постаралась загадочно улыбнуться, хотя улыбка наверняка получилась вымученной, – всему своё время.

Он принял игру. Ощерился. Придвинул табурет ближе к кровати и сел. Я взглянула на поднос. На нём стояла тарелка с ломтями копчёной курицы и греческим салатом и открытая бутылка красного вина. Рядом лежала какая-то жёлтая коробка типа бутербродницы и пластиковые приборы. Две старые, со сколом, чашки, вероятно, должны были сыграть роль бокалов. Я схватила бутылку и мгновенно налила в чашки вина – только, чтобы закрыть их донышко. Мирон молча наблюдал за мной.

Взглянув на курицу, я почувствовала зверский аппетит. Почему бы, и правда, не поесть…

– Напоследок… – докончил мою мысль Зверь.

Он взял телефон, выбрал плейлист и включил музыку. Послышалась оркестровая увертюра.

– Гайдн. – Мирон прикрыл глаза. – В его музыке есть божественная геометрия. Я всегда в особые дни включаю этот диск. А сегодня особый день, Машенька.

Когда тарелка опустела, кончилась и музыка, оценить красоту которой в подобных обстоятельствах я так и не смогла. Мирон снова включил ту же симфонию.

– Кода. Ты должна понять коду Гайдна. Тогда ты поймёшь меня.

Но я не понимала, не слышала эту коду.

Мирон почти не пил, лишь настаивал, чтобы пила я. Но мне было важно оставаться трезвой, я лишь чуть пригубила из чашки.

– Пей, – властно сказал Мирон. – Вино – дополнительная анестезия.

Дополнительная анестезия… Значит, боль будет такой, что едва ли её можно выдержать. И вообще выжить.

Выжить.

Выжить.

Я не такая смелая, как Белка. Она бы выждала момент, когда Мирон откроет дверь, набросилась бы, вцепилась ногтями ему в лицо, вырвалась бы!

– Расскажи-ка мне, а вот ты сама, – Мирон вытащил сигарету и закурил, выдыхая дым мне прямо в лицо, – ты кого-нибудь любила? Ведь любила же, у вас, писательниц, особенно юных, любовь как допинг, обязательно нужна. Ты ведь не целка, надеюсь? Могу поспорить, девственность ты отдала прыщавому юнцу из класса. Этот не считается. Потом был кто-то старше, сделавший из тебя маленькую женщину. Но и этот в прошлом. А следом на его смену пришёл третий, который подчинил тебя себе, и твоя любовь вызрела, и сама ты налилась уже другим, взрослым соком. Куда он делся?

– Он никуда не делся.

– Ты же сказала, тебя никто не ждёт.

– Я любила тебя. Этот третий – ты.

Мирон никак не отреагировал, лишь пожал плечами. Я осторожно, маленькими стежками начала плести историю своей любви, в которой правдой было всё, за исключением глагольных времён. Моя love story рассказывалась в прошедшем времени, а сам её герой был ещё в настоящем. И я спросила себя: Машка, вот он сидит перед тобой, твой убийца. Ты его ещё любишь?

Ответ: нет.

Зверь слушал равнодушно, даже вяло, но не перебивал. Что бы сделала Белка на моём месте? «Сядь к нему на колени, Машка, обмани, вытащи нож, он у него в правом кармане, и убей Зверя!»

– Так ты ещё любишь меня? – спросил он, когда мысль о том, что я могу убить человеческое существо, заставила меня остановиться в своём рассказе. – Молчишь? Или ты всё придумала, чтобы меня разжалобить?

– Я не придумала. Я любила тебя.

Сесть на колени к убийце. Как страшно. Особенно, если он отвратителен уже на физическом уровне.

Я поднялась с кровати и осторожно на негнущихся ногах приблизилась к Зверю. Он смотрел на меня снизу вверх со своей табуретки, держа в одной руке чашку с вином. Смотрел с ехидством. Я чувствовала, что не выдержу спектакль. Никудышная из меня актриса, и никогда я не умела соблазнять мужчин, но и не думала, что это могло бы пригодиться вот так.