Соавторы

Я опустилась к нему на колени. Сердце стучало так громко, что, казалось, заглушало играющего на телефоне Гайдна. Мирон не обнял меня, даже не дотронулся, что было бы, наверное, логично, если вспомнить, как он лапал мои ноги. Я прикоснулась пальцами к его плечу, почувствовала, как напряжены мускулы. Осторожно, как по минному полю, мои пальцы скользнули с плеча к груди. Меня мутило от запаха сигарет и дыхания Мирона, но я приказала себе не останавливаться. Мирон молчал, наблюдал за мной.

Ну же, Машка, смелее! Белка, Белочка, помоги мне, родная!

Моя рука дошла до кармана рубашки, нащупала пуговицу и тонкий предмет, даже сквозь ткань передававший пальцам холод металла. Складной японский нож, я видела его у Мирона раньше. Лезвие было хирургически острым, и я догадывалась – именно им Зверь уродовал мою спину. Если бы я умела замедлять время для Мирона и ускорять для себя, я бы успела вынуть нож, открыть его и вонзить ему в сердце. Я бы смогла. Смогла. Смогла. Но время не захочет двигаться по написанным мной нотам, а пространство не станет вязким для Зверя, а для меня жидким.

Вдруг звуки музыки прервались телефонным рингтоном – настолько громким, что я вздрогнула. На экране смартфона Мирона высветилось «Парашютистка». Он резким движением нажал «Отбой» и схватил мою руку, вывернув запястье, и я закричала от боли.

– Что ты задумала, маленькая дрянь?

Я дёрнулась, толкнула его, и рубиновое пятно от пролившегося из чашки вина расползлось по рубашке. Мирон с силой оттолкнул меня, и я упала на пол.

Он оглядел пятно, морщась и делая кислую гримасу:

– Ты соврала мне! Ты не придумала игру!

Взгляд стальных глаз был кислотным. Мирон опустился на пол рядом со мной и схватил меня за волосы.

– Ты – статуя с сюрпризами. Такая, как у Сальвадора Дали: с маленькими ящичками по всему телу. Открываешь, а там что-то лежит. Машенька, Машенька! Со мной нельзя играть в непридуманные игры. Дали ведь твой любимый художник? Ты говорила. Да-да. Хочешь стать похожей на его творение?

– Что… ты имеешь в виду? – с ужасом спросила я.

Он засмеялся – мягко, уютно, так непривычно для всего, что происходило. Лицо его осветилось теплом. У меня было ощущение, что я смотрю плохой фильм, где озвучка не совпадает с игрой актёров.

– Я вырежу на твоём нежном теле ящички. Я же врач, ты забыла? Я знаю, где какой орган расположен. Представляешь, как здорово: открываешь один ящичек, а там селезёнка. Открываешь другой, а там печень. Ящички. Как у Сальвадора Дали. Классная идея, правда?

– Так как же ты хочешь полететь со мной с обрыва? – выпалила я. – С ящичками я помру раньше нужного тебе времени.

– Да. Это плохо. – Он вытащил из кармана рубашки нож и открыл его. – Если ты умрёшь раньше времени, ты испортишь себе всё удовольствие. И мне тоже.

Одним движением Мирон вспорол штанину моего комбинезона, задев краем лезвия кожу, и, не успела я опомниться, как он достал из «бутербродницы» короткий шприц и всадил мне в бедро по самую «рукоятку». Я закричала.

– Ну вот. Тихо, девочка. Теперь ты станешь более сговорчивой.

Я забилась, как бабочка, пойманная в сачок. Сейчас мне оторвут крылья, всего лишь ради банального опыта.

– Да. Крылья… – Мирон вновь прочёл мои мысли. – Их вот-вот должны подвезти. Я закреплю их на твоей прекрасной узкой спине.

Мысли задёргались в голове: кто-то привезёт бутафорские крылья… Этот кто-то в сговоре с ним? Или это простой курьер из интернет-магазина? Если я закричу, он меня услышит? Поймёт, что нужна помощь?

– Можешь кричать, сколько угодно, – сказал Мирон, снова сканировав мой мозг. – Никто не услышит. Курьер остановится на углу улицы, такова договорённость.

Он улыбнулся и поднёс нож к моему уху.

– Ты почти идеал, Машенька. Тебе не хватает лишь малого, чтобы стать совершенством.

– Что… ты… мне… вколол?!

– Фентанил. Эту штуку колют сами себе раненые солдаты в бедро, чтобы не потерять сознание от боли и доползти, куда там им надо. Ну, и я доработал её немножко, добавил кое-какую газированную водичку. Для удовольствия. Надо бы запатентовать… Не трусь, мультики посмотришь, если повезёт.

Я начала колотить его, била руками и ногами, стараясь расцарапать кожу. Страх, что сейчас силы мои угаснут, и я превращусь в безвольный овощ, придавал мне отчаянную отвагу. Мирон уворачивался, посмеиваясь, когда же я задела его, схватил одной рукой меня за шею и с силой сжал. В другой руке был нож, и он легонько провёл лезвием по моей скуле. Я почувствовала, как потекла кровь, и замолчала, затихла под железной хваткой Зверя.

– То-то же. Сидеть смирно! – Он убрал руки, спрятал нож.

Я провела ладонью по щеке. Крови было немного, царапина неглубокая. Ерунда. Главное – не вырубиться и сохранить рассудок.

– В чём, скажи, в чём цель твоих пыток? – Я говорила, одновременно слушая свой голос: как он звучит, не засыпаю ли я от вколотой дури. – Мирон, ты ведь не получаешь от них удовольствие, это я вижу по твоим глазам. Ты ставишь на мне опыты, как на лабораторной мыши, но сам не видишь особого смысла в причинении мне боли. Ты не маньяк. Ты просто… обижен. Тебя надо выслушать.