Собачий рай

Стая, члены которой насытились до отвала костями и даже почти нетронутыми кусками свинины и телятины, которые кидали им раздобревшие от чаевых официанты, с трудом добредя до своего логова, расположилась на берегу.

Лапушка, отнеся мамке самую крепкую кость, вышла из лаза.

– Может, споем? – мечтательно глядя на Млечный Путь в глубоко-фиолетовом, усыпанном звездами небе, предложила она.

Гордей уронил квадратную морду на лапы и с усилием приоткрыл один глаз.

– Шевелиться не могу, какие еще песни? – утробно проворчал он.

Рамзес же, икнув, согласился:

– Почему бы и нет? Какая свадьба без песен?

Лаврентий уже успел узнать от Лапушки, что у того есть зазноба – визгливая и пугливая, в ошейничке, расшитом стразами, ливретка управляющей «Батыя».

В течение длинного вечера он часто убегал в сторону ресторана, а в последнюю вылазку его не было довольно долго, и Лаврентий понял, что Рамзес повидался с возлюбленной.

– «Это знает всякий, это не слова, веселей собаки нету существа!» [9] – озорно завертев хвостом, забегала вдоль берега Лапушка.

– Не, – махнул лапой Рамзес, – давай лучше эту, лирическую, сегодня оркестр играл: «Ты не думай, не думай, что я очумел от твоей красоты ненаглядной, – дурно, но с душой скулил он на звезды. – Просто встретил тебя, разглядел, как сумел…» [10]

– «Кис-кис, Лапушка, я в мягких тапушках», – подхватил за ним Лаврентий, тщетно стараясь попасть в заданный мотив словами единственной известной ему песни.

Наткнувшись на недобрый насмешливый взгляд Гордея, он замолчал и, подражая ему, лег на камни, уткнув морду в лапы.

В нем завозились радость и одновременно нежелание делиться с окружающими тем хрупким, приятно щекотавшим все тело изнутри и разливашимся по крови, что зародилось в нем к Лапушке и крепло с каждой проведенной с ней рядом минутой.

– А че так засмущался, залетный? – тяжело приподнявшись с гальки, вдруг завелся Гордей. – Тиграна вчера сказала, ты на одну ночь. Так что вали откуда пришел!

Рамзес, глядевший на звезды, похоже, ничего не слышал, Лапушка же отвернула свою острую мордочку в сторону.

Лаврентий не шевелился.

– Вали, я сказал! Здесь не разлеживайся. Ночью ходит патруль, заметит тебя – всех нас спалишь! – продолжал наезжать Гордей.

Лапушка сорвалась с места и побежала к лазу.

Гордей подошел к Лаврентию и грубо пихнул его лапой в бок:

– Давай вали! В городе полно мест, ночлег найдешь.

Лаврентий вдруг понял: если он разлучится с Лапушкой, его бешено колотившееся от обиды и гнева сердце разорвется на мелкие куски.

20

Марта, примеряя новое, сшитое к Пасхе платье, вертелась перед зеркалом.

Поляков, отстраненно глядя на нее, вспомнил, как она говорила, что электрический свет загадочен и коварен – он способен как опохабить даже умело подкрашенную, ухоженную женщину, так и заметно улучшить посредственность.

– Например, – делилась с ним мыслями она, – обычный свет в зале на автозаправке сделал двух женщин, за кем я вышла следом на улицу, яркими красотками, а дорогое освещение в вестибюле клиники прибавило годы и жуткие морщины кое-кому, кто выглядит как кинодива в соцсетях. Помнишь такую певицу – Марусю? Гремела в девяностых. Боже, она как мумия…

Все еще эффектная, но в последние годы заметно располневшая в бедрах и талии Марта давно не стимулировала выработку у него адреналина.

Глядя на нее, с трудом верилось, что именно эта женщина когда-то сумела затронуть не только его плоть, но и потухшее от ранних любовных разочарований сердце.

Конечно, он замечал, что она, невзирая на возраст, все еще нравится другим самцам, и это вызывало в нем нечто похожее на гордость, словно кто-то, стоящий за плечом, шептал: «Смотри, неудачник, ты хоть в чем-то сумел сделать правильный выбор!»

Марта, почти без его участия вырастившая дочь, после ухода той из дома не только не отдалилась от Полякова, напротив – делала все возможное, чтобы укрепить свой статус незаменимой.

Жене всегда, помимо решения бытовых вопросов, было что-то от него нужно: поделиться мыслями вслух, пожаловаться на коллег и пациентов или обсудить последние новости.

Она фонтанировала энергией и была безнадежно примитивна во всем, что не касалось ее профессиональной деятельности.

Суждения жены были поверхностны, напичканы клише, а идеи, выдаваемые за свои, она находила в «ящике» или на форумах в инете. Увлечения также были лишены индивидуальной притягательности – ее интерес вызывало лишь то, что было популярно и обсуждаемо.

Если одна из тех, кого она считала подругами, появлялась с новой стрижкой, жена вскоре стриглась точно так же. Она старалась покупать одежду, похожую на ту, какую носила их обеспеченная дочь, пить популярные у молодежи сорта игристого вина и даже, не курив большую часть жизни, вдруг купила себе «дудку» – устройство с никотиновым картриджем, которое картинно не выпускала из рук, когда о чем-то размышляла или когда в дом приезжали гости.