Собачий рай

Поляков, давно не испытывая к этой женщине ни влечения, ни интереса, держался ее из одной усталой благодарности. Своей природной энергией, незримо кипевшей даже тогда, когда ее не было рядом физически, все эти годы она не позволяла ему взять на душу еще один, самый страшный из всех грехов.

Она была тем внезапным телефонным звонком во мраке, которой раздавался в его голове всякий раз, когда он представлял, как спускается в подвал, как набирает на стальной двери сейфа код – дату смерти отца, как вытаскивает ствол и, не думая ни о чем, вставляет в обойму патроны.

«Если ты не против, я позову на Пасху Лебедевских. Виктор забавный, да и к тебе относится с большим уважением», – разрывая спасительную тишину, звенел в голове ее требовательный тонкий голос.

Он был уверен: она догадывалась, что он восполняет свои мужские силы где-то на стороне, но, поскольку ничто не угрожало ее стабильности, старательно делала вид, что ни о чем таком не знает, и часто, то хохоча, то истово порицая, обсуждала с ним чужие измены.

А еще она была единственной, кто знал о существовании Вольдемара.

И этим знанием больше, чем всем остальным, она привязала его к себе.

Когда «пиявочный» приходил к ним в дом слишком часто, Марта, не смея мешать разговору, терпеливо дожидалась внизу у телевизора или в спальне, пока тот уйдет.

Она хранила его визиты в тайне даже от дочери, Поляков же знал про жену то, о чем едва догадывались ее подруги, – она была алкоголичкой.

Накануне операции жена отказывалась от спиртного, а после, приезжая в приподнятом настроении, реже – молчаливая и потухшая, выпивала за вечер бутылку игристого. Полякова немало удивляла ее неженская способность проявлять волю, когда это было необходимо, и хорошо выглядеть даже с похмелья.

Возможно, как часто рассуждал про себя Поляков, в этих взаимных уступках и непроговоренных тайнах на двоих и заключалась любовь земная: притворная, вынужденная, привычная и до смертной тоски понятная в каждом следующем шаге.

Марта была проверенным временем, наивным, упрямым партнером, не бросавшим его в долгом пути на пыльной и безрадостной дороге жизни.

К тому же он чувствовал, что несет за нее ответственность существенно большую, чем даже когда-то за дочь: Марта осиротела через месяц после начала их романа.

Она была моложе его на два курса и жила в общежитии университета. Через два дня после того, как они впервые, по пьянке, переспали, ее родители-геологи попали под снежную лавину…

– Мне нужно сегодня в город по делам, – никогда не умевший с легкостью врать Поляков глядел в обтянутую черным шелком спину. – К ужину постараюсь вернуться.

– Что за дела? – Марта, подражая оперной диве, подбоченилась и патетично отвела оголенную пухлую руку в сторону.

– Один бывший сослуживец приехал на пару дней. Предложил встретиться. А сзади надо немного ушить. Топорщится, – не отрывая взгляда от платья жены, сказал он и, вспомнив про изгибы Агаты, почувствовал приступ сладкого, преступного головокружения.

О встрече он с ней не договаривался.

В прошедшую субботу, стремительно, по-воровски покинув крошечную квартирку Агаты, он, садясь в машину, заметил, как она прильнула к окну, прислонив к стеклу растопыренную ладонь.

Ему показалось, что в этом жесте она отчаянно вопит о чем-то, чего он не знал.

Она не дала ему номер мобильного.

Уходя, он хотел было его спросить, но побоялся банальным вопросом разрушить очарование того измерения, куда они случайно попали.

Теперь же, спустя пару дней, Поляков об этом жалел.

Добыть номер ее телефона не составило труда.

Вчера, когда жена уже уснула, он воспользовался ее планшетом.

Скачав недорогую нелегальную программу, забил в ней адрес и ФИО, и уже через пару минут знал привязанный к этому адресу номер.

Решив удостовериться, набрал телефон в поисковике, и его тут же вынесло на страницу в популярной соцсети, где Агата предлагала свои услуги визажиста.

Он хотел подробнее изучить страницу, но хитрое приложение предложило прежде зарегистрироваться, и он, предварительно стерев историю, покинул Сеть.

Тщательно побрившись и посвятив выбору одежды больше, чем обычно, времени, Поляков сел в машину и отправился в город.

За пару минут до дома Агаты набрал ее номер.

После оскорбительно долгих гудков наконец включился автоответчик.

На часах было только четыре часа дня – вероятно, она работала или… или трепыхалась и извивалась, как пару дней назад с ним, уже с кем-то другим!

Удивляясь собственной глупости – а вдруг в квартире законный муж? – Поляков, запомнивший в прошлый раз нехитрый код подъезда, добрался до коричневой потрепанной двери.

Ответом на его неуверенный звонок была тишина – ни звуков, ни шорохов, как ни напрягал слух, он не расслышал.

Еще раз набрал номер Агаты – на сей раз абонент был вне зоны доступа.

Выйдя из подъезда в издевательски свежий, в распускающихся почках апрель, он, ощущая себя последним идиотом, уселся в машину.

Доехал до кафе на улице Гарибальди.

Час был еще рабочим, и в заведении находились лишь несколько посетителей.