Собака, которая спасла мир

Вспышки света, взрывающиеся, словно фейерверки, под моими закрытыми веками, медленно гаснут; я убираю сжатые в кулаки руки от головы; я лежу на полу своей спальни, прижавшись лицом к ковру, взмокшая от пота, и начинаю плакать. Папа с опаской обнимает меня, будто я дикое животное, пока я всхлипываю от воспоминания о боли и от облегчения, что она прошла.

Наконец, спустя, по ощущениям, несколько минут (хотя на деле могло пройти сколько угодно времени) я глубоко вдыхаю, долго, с удовлетворением, выдыхаю и сажусь прямо.

А потом я отключаюсь, и всё начинает рушиться.

Глава 25

В себя я прихожу в скорой. Рядом со мной сидит папа, так крепко стискивая мою руку, что мне почти больно.

– Привет, моя славная, – говорит он и улыбается одними губами, но не глазами – по-прежнему влажными.

Мне на рот натянута маска, и я отодвигаю её, чтобы проверить, смогу ли что-нибудь сказать.

– Сколько я уже здесь? Который час? Почему я здесь?

– Ты отключилась примерно полчаса назад. Скорая приехала довольно быстро. Мы сейчас приедем. Клем впереди. Джессика встретит нас на месте.

Джессике далеко идти не придётся: отделение, где она работает, – это часть больницы.

Один из санитаров в машине скорой помощи аккуратно натягивает кислородную маску мне обратно и говорит.

– Ш-ш-ш. Мы тебя вылечим.

Происходящее дальше немного смазывается. Доктора, медсёстры, анализы крови, уколы, снимок мозга. Потом ультразвуковое исследование и плачущий, думая, что я сплю, папа. Потом, несколько часов спустя, я сажусь на больничной койке.

Головная боль прошла, и ей на смену пришёл глухой звон, но и тот, кажется, уменьшается.

У моей койки сидят Джессика и папа. В палату входит женщина в коротком белом халате. Она говорит так тихо, что временами мне приходится напрягаться, чтобы её расслышать, но она делает так, просто чтобы не потревожить меня. У неё с собой планшетный компьютер, и она хочет о чём-то меня спросить.

Она представляется как Мими. На бейджике у неё написано «Доктор Мими Чеваправат». Мими садится рядом со мной, напротив Джессики и папы.

– Привет, Джорджи, – говорит она и тепло улыбается. – Я нейрохирургический ординатор. Я посмотрела на результаты твоих обследований и могу с радостью сказать, что, судя по всему, мозговых повреждений нет. Мы… мы не совсем уверены, что произошло, но думаем, что имела место подростковая мигрень. Ты полностью поправишься.

Что ж, это хорошая новость. Единственное, что меня беспокоит, – слова «что произошло». Сама я никак не могу вспомнить.

– Но, – продолжает она, – я должна задать тебе несколько вопросов о том, чем ты занималась до инцидента. Такое состояние зачастую может быть спровоцировано ярким светом или чем-то подобным. Не припоминаешь, не случалось ли с тобой что-то такое?

Я кидаю взгляд на папу. Он выглядит ужасно уставшим и обеспокоенным, и меня внезапно омывает волной вины.

Это всё из-за меня?

В голове у меня всё перемешалось: Испанский Город, кусок персика, доктор Преториус, потом Норман Два-ребёнка, и викарий, и велосипедный шлем, и ящик апельсинов, и уродец-стафф Дадли…

И всё это полная бессмыслица. Как книга, из которой повыдирали страницы и вклеили обратно в неправильном порядке.

Разве нет? Разве нет что? Кто это сказал?

– Джорджи? Ты меня слышала? – Это снова Мими.

Не знаю почему, но я решаю просто рассказать правду. Может, потому что я слишком устала, чтобы что-то придумывать. А может, потому что теперь этот секрет для меня слишком велик. В смысле, я же всего лишь ребёнок.

Я начинаю медленно: встреча с доктором Преториус на пляже, приглашение в её павильон… Купол в Испанском Городе с полом, усыпанным миллиардами шарикоподшипников… пляж с шезлонгом и казавшийся настоящим песок… это всё я помню хорошо.

Когда я рассказываю, всё это звучит нелепо. Я перевожу взгляд с Джессики на папу. В смысле, я знаю, что всё это правда – я видела это, испытывала – хотя когда я стараюсь вспомнить некоторые детали, они ускользают от меня, будто я пытаюсь поймать облако.

– Эта… доктор Преториус? – говорит наконец папа. – Где она живёт?

Я не знаю. Знала ли я когда-нибудь? Видела ли её дом? Живёт ли она в Куполе, в той комнатушке, которую я видела? Это было вчера? Я чувствую себя глупой и виноватой и хочу извиняться через каждое слово.

– Значит, женщина, которой ты никогда раньше не встречала и о которой ничего не знаешь, приглашает тебя и Рамзи Рахмана в свою, что… лабораторию? В Испанском Городе? И велит никому не рассказывать? И ты её слушаешься? – Папин голос становится громче, и Джессика касается его руки, вроде как успокаивая, что, наверное, мило с её стороны.

Дело в том, что чем больше папа задаёт вопросов, тем отчётливее я понимаю, что в его словах есть логика. Железная.

Я несу какой-то бред.

О чём мы думали вообще?

Дальше больше.

Я упоминаю спутник Хокинг II и, самое важное, велосипедный шлем с крошечными электрическими узелками внутри и…

– Постой-ка, Джорджи, – говорит Мими, кладя ладонь мне на руку. – Меня интересует этот… шлем?