Собибор / Послесловие

“Клич “Убей немца!” стал в России выражением всех десяти заповедей, слитых в одну”, – пишет британский журналист Александр Верт в книге “Россия в войне. 1941–1945”. Этот клич первым произнес вслух Илья Эренбург. “Мы поняли: немцы не люди, – говорится в его статье с говорящим названием “Убей!” – Отныне слово “немец” для нас самое страшное проклятье. Отныне слово “немец” разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя”. Что ж, из сегодняшнего дня сказанное кажется и вправду жестоким. Если не учитывать время написания статьи, опубликованной в разгар летнего наступления немецких войск на Сталинград. “Я помню, как нужны нам были статьи Эренбурга, ненависть была нашим подспорьем, а иначе чем было еще выстоять”, – сказал писатель-фронтовик Даниил Гранин. Сказал много лет спустя, услышав от собеседницы, значительно моложе: “Как не стыдно перед немцами. Так обзывать народ, нацию”.

Константин Симонов за один летний день 1942 года написал стихотворение с похожим названием “Убей его!” (правда, после войны оно стало называться по первым строкам – “Если дорог тебе твой дом”).

Если мать тебе дорога –
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав…
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, – так ее любил, –
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу…
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед, –
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет…
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина, –
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

Разумеется, Печерскому в 1943 году ни одно из этих произведений не могло быть известно, но в них выражены и его чувства. И его, и других героев. “Храни это письмо на память, если я погибну, – писал брату знаменитый разведчик Николай Кузнецов 25 июля 1942 года, – и помни, что мстить – это наш лозунг за пролитые моря крови невинных детей и стариков. Месть фашистским людоедам! Беспощадная месть!”

Надеюсь, я не слишком утомил читателя цитатами, приведенными с той лишь целью, чтобы хоть немного приблизиться к пониманию чувств, владевших Александром Печерским. Правда, вместо слова “месть” лучше употребить другое, – “возмездие”, оно всегда ответ на очевидное зло, тогда как месть бывает иррациональной. Сам Печерский использует слово “месть” в овручской рукописи, заканчивающейся словами: “Саша поднял кулак в сторону лагеря и крикнул: “Ничего, Франц (так он называл Френцеля. – Л.С.), ты ушел от нас сейчас, но мы еще вернемся, мы предъявляем счет тебе и твоей озверелой банде! Это будет кровавый счет”. Теперь для него начиналась новая жизнь, наполненная местью за свой народ и свою родину”.

Глава 5 После Собибора

На десяти гектарах польской земли, где был расположен Собиборский лагерь уничтожения, ветер позванивает ржавой колючей проволокой.

Вениамин Каверин, Павел Антокольский

“Земля! Не закрой моей крови”