Нельзя не отметить роль советских карательных органов в преследовании тех, кто сотрудничал с карательными органами Германии. На протяжении целых 40 лет, с самых первых дней освобождения оккупированной немцами территории и до последних дней существования СССР, безостановочно велся их розыск. Разумеется, не стоит впадать в другую крайность: мол, советские чекисты только тем и занимались, что искали военных преступников. Но так было, как было и преследование “диссидентов”, “отказников” и прочих. Применительно к теме моего повествования интересен парадокс: КГБ одной рукой “держал и не пущал” евреев, а другой – наказывал их обидчиков и преследователей.
В 10 часов утра 27 марта 1962 года в здании КГБ УССР открылось очередное заседание суда, на котором Печерский был допрошен из вызванных на этот день свидетелей первым, и ему разрешили остаться до конца дня в зале, закрытом для публики.
В письме к Томину он упомянул одно из впечатлений этого дня: “Обвиняемые вели себя внешне спокойно, даже смеялись при допросе одной из свидетельниц, когда она не узнала среди них того, с кем была в близких отношениях”.
Я читал материалы дела и знаю, кого допрашивали в этот день – девушек, угнанных из Украины в Германию в начале 1943 года. Их было несколько десятков, привезенных в феврале 1943 года из Днепропетровской области в лагеря для вспомогательной работы. Доехали они только до Польши, в Собиборе и Треблинке работали на кухне, готовили, подавали в столовой для немцев. В свободное время встречались с вахманами. Тем из лагерных охранников, кто служил на территории Польши, в этом смысле повезло. Часть лагерей находилась на территории рейха, где “травникам” было запрещено под страхом смерти общаться с немецкими женщинами. В 1944 году специально для них были организованы бордели, в частности в Бухенвальд из женского концлагеря Равенсбрюк были доставлены польские женщины, принужденные к проституции.
От вахманов женщинам-свидетелям на киевском процессе было известно то, что происходило в лагере Треблинка. “Егерь, с которым я находилась в интимных отношениях, рассказал мне о газовых камерах, – свидетельствовала Анастасия Гребень, 1925 года рождения, из Перемышля. – Трупы сжигали, запах распространялся на десятки километров”.
“Мы слышали крики и плач детей, но не видели эшелоны, которые приходили на территорию, обнесенную высокой оградой с колючей проволокой и замаскированной ветками. Иногда спрашивали знакомых вахманов, которые приходили к нам в барак, что происходит в лагере. Они нам отвечали – сами увидите”.
“Знакомые вахманы посещали барак, в котором проживали я и другие девушки. Вахманы часто бывали пьяные”, – говорила Александра Береза-Кирпа, 1918 года рождения, из Днепропетровской области. Деньги на выпивку у них водились. “Часть ценностей, отобранных у жертв, – как написано в приговоре, – присваивали себе вахманы, на которые они систематически пьянствовали и вели развратный образ жизни”.
Молодые женщины не могли не знать, что происходило в нескольких десятках метрах от места их работы. Они слышали крики обреченных, выстрелы, дышали смрадом сжигаемых тел. Украинские подруги вахманов были прекрасно осведомлены о судьбе бывших владелиц золотых или серебряных украшений, ювелирных изделий, денег – всех тех подарков, которые женщины во множестве получали от своих ухажеров.
“Я дружила с вахманом Марченко (тем самым, что подавал газ), – продолжала Александра. – Когда он бывал пьяным, рассказывал мне, что собой представляют газовые камеры. Они устроены в виде душевых кабин, как бывает в бане. Эти камеры набивались людьми, после чего по трубам вместо воды подавался отработанный газ”. Иван Марченко был тем злодеем, который открывал вентиль. Знакомое имя, не так ли?
Другой вахман
Читатель, вероятно, уже догадался, что речь идет о том самом Иване Марченко, которого заключенные за жестокость прозвали Иван Грозный и за которого приняли другого Ивана – по фамилии Демьянюк. Так случилось “скрещенье судеб” двух человек, чьи имена в сознании публики прежде других ассоциируются с Собибором – Александра Печерского и Ивана Демьянюка. Да ведь и слово “травники” стало широко известно благодаря судебному процессу над этим последним.
В тот день, когда пришло известие о смерти Ивана Демьянюка на 92-м году жизни (март 2012 года), я изучал в архиве “киевское дело” и не мог не поразиться схожести биографий его фигурантов и последнего вахмана. До определенной точки, разумеется. Это известие заставило меня задуматься о причудах судьбы, благодаря которым смерть так долго обходила его стороной.