Собирая по кусочкам (СИ)

Но говорить не всегда легко, особенно, если это то, что прижилось с годами.

Я наклоняюсь к Александру Владимировичу и целую.

Доступны только прикосновения (определённо выше пояса) и поцелуи (выше шеи), но их длина не ограничена.

Я целую губы, Александр Владимирович отвечает и кладёт ладонь на мою шею, словно подзывая ближе. Куда ещё ближе, я не представлял, но тело ощущало, горело, как обычно горят уши. Я открываю рот и чувствую его язык. Я хотел показать: «Смотрите, как могу», да ощущение, что это мне показывают, как могут, уложив на лопатки.

Из-за этого напора, желания, мне всё больше кажется, что и Александру Владимировичу важны такие наши отношения. Не ради любопытства, не потому что скучно, а потому что я тоже могу что-то дать. Его рука гладит шею, потом трогает уши. Я, теряясь в ощущениях, толкаюсь языком, встречаю его и чувствую, как твердею.

Отрываюсь первым и тяжело вздыхаю.

— Я… в туалет. — Быстро встаю и ухожу.

Хоть и знаю, что он не зайдёт, закрываюсь на замок.

Когда такое произошло в первый раз, мне было чертовски стыдно. Я перевозбудился, не следил за собой и кончил от поцелуя. Я даже понять не успел, а когда понял – почувствовал, испугался, но Александр Владимирович лишь спросил, понравилось ли мне.

Если бы мне не нравилось и я кончил, было бы намного хуже.

Когда я возвращаюсь, Александр Владимирович уже что-то читает с планшета. Я сажусь рядом и заглядываю. Увидев «нейропсихологические», убираю глаза. Александра Владимировича это забавляет. Он откладывает планшет и говорит:

— Сейчас не лучшее время говорить, но меня распирает интерес. Я выскажусь?

Я киваю. Будто могу сказать «нет». Сказать могу, но тогда даже не узнаю, к чему возник интерес. Но, если Александр Владимирович говорит «не лучшее время», то это наверняка связано с…

— Почему Вадим пришёл тогда?

Я смотрю на Александра Владимировича. Никаких мыслей. Я не думал об этом. То есть я думал, что он делал там, но не потому, что меня волновала причина, меня волновало, почему именно он тогда оказался там.

— Ты пришёл ко мне поздно. После шести, кажется. Поэтому интересно. Если ему нужно, он приходит в числе первых. После школы не задерживается, да?

— Да.

— Что его привело? — спрашивает у себя Александр Владимирович, а я не знаю, что сказать. И надо ли. Это его рассуждение. Если бы я знал как, я бы мог поддержать их. Но как?

Как Вадим вёл себя тогда? В понедельник? Почему-то я вспоминаю, что во вторник он не выходил курить, в классе его не было. Денис говорил, что он не приходил. Я писал, он не отвечал, и так продолжалось до пятницы.

«Не было стыдно?» – лезет голос Вадима. Он отчётливый. Холодный. Его взгляд в воспоминаниях подтёрся, и я его почти не помню, но в жар бросает.

— Жора, — зовёт Александр Владимирович, — прогуляемся?

Только на прогулке я вспоминаю:

— Я тогда зашёл к нему, спросил, пойдёт ли курить, но он отказался. Вообще за день он не выходил. А когда я увидел его… он лежал на парте. Выглядел вяло. — Даже ответить мне не успел. Такого… вообще не происходило.

Я тогда не думал об его состоянии, просто убежал с ребятами.

А мог подойти и спросить…

— Значит, что-то действительно произошло. — Как заключение добавил Александр Владимирович.

Если бы я додумался до этого тогда, он бы ничего не узнал. Этого можно было избежать.

Солнце уже жарило, поэтому мы шли под деревьями. Тень остужала, но слова Вадима бросались как оголтелые, и я не мог переключиться.

— Жора, спасибо, что подумал об этом.

— Да не за что, — будто это было в тягость.

К тому же, что это дало? И без меня понятно, что просто так Вадим бы не пришёл. Он не из тех людей, которые делают что-то просто так, от безделья. На всё находится причина. И вот она нашлась.

— Александр Владимирович, — он смотрит на меня, — а вам… хотелось когда-нибудь ничего не чувствовать?

— Да, каждый кризис такого хочу.

Как-то я сам разузнал, что кризисы кризисом среднего возраста не ограничиваются, не с него начинаются и не им заканчиваются.

— Но потом понимаю, что это невозможно, по крайней мере, в нашем времени и уже не хочу.

Цепляет. Зачем хотеть того, чего, заранее известно, не достигнуть? Зачем мучать себя мечтаниями? Зачем страдать от того, чего и так не получить?

— Похоже, эта тема сейчас особенно для тебя актуальна, — конечно, он замечает. Сам вчера сказал. Но приятно, что он запомнил.

— Так ведь, когда чувства отрицательные… то думаешь, почему вообще их чувствуешь? Зачем они нужны? Неприятные события можно забыть, не видеть, не обращать на них внимание, но с чувствами не так. — Они как отправная точка. — Я часто задумываюсь, ну, начал замечать, что задумываюсь… если бы был вариант между «чувствовать» и «не чувствовать», я бы всё-таки выбрал «чувствовать». Даже если это плохие… негативные чувства. К хорошему быстро привыкаешь, да и когда есть одно и то же, перестаёшь это чувствовать. Вообще чувствовать, как что-то особенное, значимое. А когда бывают такие встряски, положительные чувства совсем по-другому оцениваются, — кажется, я заговорился. — Это о том, что «потерявши, ценишь».

— А некоторые не ценят даже тогда, когда теряют.