Собирание русских земель Москвой

22 ПСРЛ, т. VIII, с. 10; т. X, с. 230; т. XVIII, с. 100. С.Г.Г. и Д., т. I, № 32. Впрочем, некоторое соглашение о новом разграничении земель рязанских и московских состоялось еще при Иване Ивановиче: Лопастня осталась за Рязанью, а в. к. Иван получил Новый городок на устье Поротли и «иныя места рязаньския отменная», о чем упомянуто в его духовной грамоте (С.Г.Г. и Д., № 26); но сама эта грамота свидетельствует о тревоге за прочность такого обмена и вообще владения спорными землями («а ци по грехом имуть из Орды искати Коломны или Лопастеньских мест иди отьменьных мест рязаньских»). С.М. Соловьев полагал, что с Лопастней Москва потеряла в пользу Рязани «шесть других мест», т. е., очевидно, те, что в договоре 1381 г. упомянуты «на рязанской стороне за Окою, что доселе потягло к Москве»: кроме Лопастни еще Мстиславльский уезд, Жадево городище, Жадемль, Дубок и Броднич («Ист. России», кн. I, ст. 951 и 1141); это весьма вероятно, но в таком случае текст договора 1381 г. с его выражением «что доселе потягло» и без ссылки на прежний договор свидетельствует, что формального договора не было заключено при в. к. Иване и митр. Алексее, и весь «обмен» как будто и не был оформлен? Татищевская передача эпизода о Махмет-Хоже (т. IV, с. 185) – пример произвольного комментирования, какое Татищев вносил в редакцию текста: отсюда и целая история о споре за Лопастню у него же (с. 223). Лопастня по отношению к Москве, очевидно, за Окой; лопастенские места по р. Лопасне, левому притоку Оки, остались за Москвой.

23 ПСРЛ, т. VIII, с. 13; т. XI, с. 5; т. XVIII, с. 104.

24 ПСРЛ, т. VIII, с. 17; т. XI, с. 14 (под 6879 г.); т. XVIII, с. 110.

25 Назревает та «эмансипация Твери и Рязани от подчинения в. к.московскому в конце XIV и первой четверти XV века», которую выдвигает М.К. Любавский в своих «Лекциях по древней русской истории», с. 167.

26 По выражению Никоновской летописи – ПСРЛ, т. X, с. 230.

27 С.М. Соловьев (кн. 1, ст. 964–965) ограничился указанием, вполне точным, что произошло это «неизвестно по каким причинам», а подчеркнул только, как в ходе конфликта сказалась «вражда между двумя княжескими линиями, рязанскою и пронской»; Иловайский (с. 109) прямо предполагает «участие, которое пронский князь принимал в войне Димитрия с Олегом»; Экземплярский (т. II, с. 584) более осторожно допускает, что пронский князь был в это время «во враждебных отношениях к рязанскому князю и если не действовал против него вместе с московским князем, то и не помогал ему». Все это нисколько не освещает мотива решительных действий Дмитрия Донского, да и не может быть обосновано данными наших источников; и замечание Соловьева только освещает личную роль князя Владимира после московской победы. Татищев взглянул шире, предположив влияние пограничных споров, поднятых с захвата рязанцами Лопастни, и еще – некоторую двойственность в отношении Олега к русско-литовской борьбе (т. IV, с. 223), но подчинил по своей манере этому предположению само фактическое изложение при редактировании текста источника для своей «Истории». Карамзин (т. V, с. 15) принял татищевское указание на пограничные споры как мотив разрыва.