— …Вот они, висят по обе стороны от двери в мою спальню. Последние работы моего отца. Не знаю, известно ли вам, но он тяжко страдал от артрита. К тому времени, когда создавались эти панно, он уже едва держал кисть, и, как видите, так и не закончил работу. — Пенелопа отступила в сторону, освобождая мистеру Брукнеру место для обозрения. Он подошел поближе, потом отступил назад — осторожно, чтобы не свалиться вниз, — снова подошел поближе. Не произнося ни слова. Может, панно ему не нравятся? Пенелопа начинала нервничать и, чтобы скрыть это, снова заговорила: — Задуманы они были по смешному поводу. У нас был небольшой дом в Порткеррисе, на вершине холма, но денег на ремонт никогда не хватало, и он пришел в полное запустение. Холл был оклеен моррисовскими обоями, они истерлись и поблекли, но мама не могла себе позволить сменить их и попросила папу нарисовать два длинных декоративных панно, чтоб закрыть потертые места. Ей хотелось чего-нибудь в его прежнем стиле, сказочно-аллегорического, чтобы оставить потом панно себе. Папа́ исполнил ее просьбу, и вот что получилось. Довести работу до конца он не смог. Хотя Софи, так звали мою мать, не была в претензии. Она сказала, что так они даже ей больше нравятся…
Мистер Брукнер по-прежнему не произносил ни слова. Может, он собирается с силами, чтобы сказать ей, что панно ничего не стоят, подумала Пенелопа, и в этот момент он обернулся.
— Вы говорите, миссис Килинг, что они не закончены, — с улыбкой сказал он, — а между тем, они совершенны! Может быть, не выписаны до тонкостей в деталях, не отличаются тщательностью отделки, как знаменитые картины Стерна, которые он выставлял на рубеже веков, но они прекрасны. И какой он потрясающий колорист! Посмотрите, какой удивительной голубизны небо!
Пенелопа преисполнилась благодарности.
— Я так рада, что панно вам понравились! Мои дети либо их вовсе не замечали, либо отпускали довольно едкие замечания на их счет, но мне эти панно всегда доставляли большую радость.
— Они и должны доставлять радость. — Мистер Брукнер повернулся к ней. — Вы хотите показать мне еще что-то или это все?
— Нет, не все. Остальное внизу.
— Вы разрешите посмотреть?
— Безусловно.
Они спустились вниз и прошли в гостиную. Взгляд Роя Брукнера сразу же упал на «Собирателей ракушек». Пенелопа заранее, еще до его приезда, включила лампочку, ярко освещавшую картину, и сейчас она показалась Пенелопе еще прекраснее, чем обычно, — пронизанной ясным светом и прохладой, как и тот день, который был на ней изображен.
Мистер Брукнер не отрывал от нее глаз.
— Я не знал о существовании этой картины, — сказал он наконец.
— Она никогда не выставлялась.
— Когда она написана?
— В тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Папина последняя большая картина. Северный берег в Порткеррисе папа писал, сидя у окна студии. А одна из этих девочек — я. Картина называется «Собиратели ракушек». Папа́ подарил мне ее на свадьбу. Это было сорок четыре года тому назад.
— Замечательный подарок! Поистине драгоценный. Но ее вы продавать не собираетесь? Я не ошибся?
— Нет, эту картину я не продаю. Но мне хотелось показать ее вам.
— Я счастлив, что увидел ее.
Он снова перевел взгляд на картину. Немного погодя Пенелопа поняла: он ждет, что еще она ему покажет.
— Боюсь, это все, мистер Брукнер. Если не считать нескольких этюдов.
Он отвел взгляд от картины.
— Нескольких этюдов?
— Кисти моего отца.
Он ждал, что она скажет еще, и, не дождавшись, спросил:
— Вы мне разрешите на них взглянуть?
— Не уверена, что они имеют какую-то ценность и заинтересуют вас.
— Ничего не могу вам ответить, пока не увижу.
— Да-да, конечно. — Пенелопа опустила руку за диван и достала оттуда перевязанную тесемкой папку. — Вот они.
Мистер Брукнер взял папку у нее из рук и опустился в широкое викторианское кресло. Он положил папку на ковер у своих ног и длинными чуткими пальцами развязал тесемку.
За долгие годы работы экспертом Рой Брукнер приобрел своеобразный иммунитет и одинаково спокойно относился как к удачным, так и к неудачным своим визитам. Он привык даже к самым кошмарным поворотам. Классической такого рода была история, приключившаяся с маленькой старой леди, которая в один прекрасный день — быть может, впервые в своей жизни — обнаружила, что ей не хватает денег, и решила продать свои наиболее ценные сокровища. Фирма «Бутби» была извещена о ее намерениях, Рой Брукнер договорился о встрече и проделал довольно долгий путь, чтобы увидеть сокровища. А в конце дня ему пришлось исполнить пренеприятную обязанность — сообщить леди, что картина не принадлежит кисти Лансира, китайская ваза никоим образом не эпохи Миня, а печать из слоновой кости, которая, как полагала леди, принадлежала Екатерине Медичи, никак не могла ей принадлежать, поскольку изготовлена в конце девятнадцатого века; и, таким образом, все эти вещи не представляют никакой ценности.