Собиратели ракушек

Миссис Килинг — не маленькая старая леди, и она — дочь Лоренса Стерна, но, даже имея в виду это обстоятельство, Рой Брукнер открывал папку без особых надежд. Он не представлял, что может там найти, но то, что обнаружил, было столь поразительно, что он не поверил своим глазам.

Этюды, сказала Пенелопа Килинг, но она не уточнила какие. Это были этюды, написанные маслом, на холстах с неровными краями, с тронутыми ржавчиной вмятинами от кнопок, которыми их прикалывали к подрамникам. Один за другим, не спеша, мистер Брукнер брал их, в полном изумлении рассматривал и откладывал в сторону. Краски не поблекли, этюды были легко узнаваемы. С нарастающим волнением он стал составлять в уме список: «Душа весны», «Свидание», «У источника», «Морской бог», «Террасные сады»…

Точно гость во время обильного пиршества, мистер Брукнер почувствовал, что уже насытился, и остановился. Он сидел все так же, на краю кресла, спокойно опустив руки между колен. Стоя возле камина, Пенелопа Килинг ждала его суждения. Он поднял голову и посмотрел на нее. Мгновение-другое они молчали. Но выражение его лица сказало ей все, о чем она хотела узнать. Пенелопа улыбнулась, улыбка зажгла ее темные глаза, и на какое-то мгновение Рой Брукнер увидел ее такой, какой она была когда-то — прелестной молодой женщиной. Словно и не было всех прожитых лет. И он подумал вдруг, что если бы они встретились тогда, в молодости, то, наверное, влюбился бы в нее.

— Откуда они взялись? — спросил он.

— Двадцать пять лет пролежали в моем платяном шкафу.

Он нахмурился:

— Но где вы их нашли?

— В мастерской отца, в саду нашего дома на Оукли-стрит.

— Кто-нибудь еще знает об их существовании?

— Не думаю. Мне только кажется, что мой сын Ноэль начал подозревать об их существовании. Что его на это натолкнуло — не знаю. Но я не уверена…

— Почему вам так показалось?

— Он их искал, перерыл весь чердак. И очень разозлился, когда ничего не нашел. Но искал он явно что-то определенное, в этом я не сомневаюсь. Видимо, эти этюды.

— Скорее всего, он представляет, сколько они могут стоить. — Мистер Брукнер взял следующий холст. — «Сад в Аморетте». — Сколько всего этюдов?

— Четырнадцать.

— Они застрахованы?

— Нет.

— Потому вы их и спрятали?

— Нет. Я спрятала их от Амброза, не хотела, чтобы он их нашел.

— Амброз?

— Мой муж… — Пенелопа вздохнула. Улыбка погасла, и вместе с ней погас тот трепетный отсвет юности. Она снова выглядела соответственно возрасту, красивая седая женщина, которой за шестьдесят и которая устала стоять. Она отошла от камина и села в уголок дивана, положив руку на спинку. — Понимаете ли, у нас никогда не было денег. В том и был корень зла.

— Вы с мужем жили на Оукли-стрит?

— Да, после войны. Войну я провела в Корнуолле, с маленькой дочерью на руках. Потом в Лондоне во время налета погибла Софи, это моя мать, и мне надо было ухаживать и за отцом тоже. И он отдал мне дом на Оукли-стрит… и… — Она безнадежно покачала головой и засмеялась. — Да разве расскажешь в двух словах. Вы ничего не поймете.

— Начните сначала и рассказывайте все по порядку.

— Это займет весь день.

— Я не спешу.

— Ах, мистер Брукнер, боюсь, вам будет скучно все это слушать.

— Вы — дочь Лоренса Стерна, — сказал он ей. — Вы можете прочитать мне телефонную книгу от корки до корки, и я буду слушать как завороженный.

— Какой вы милый человек! Ну что ж, тогда…

В 1945 году моему отцу было восемьдесят, мне — двадцать пять. Я была замужем за лейтенантом военно-морского флота, и у меня была годовалая дочь. Какое-то время я прослужила в женских вспомогательных частях на флоте, очень недолго, там и встретила Амброза. Когда я поняла, что у меня будет ребенок, я уволилась и уехала домой в Порткеррис. Там и жила до конца войны. За те годы я всего раз или два виделась с Амброзом. Он все время где-то плавал, сначала в Атлантике, потом на Средиземном море, а под конец войны на Дальнем Востоке. Должна признаться, меня это не слишком огорчало. У нас с ним был, как это обычно называют, военный роман, а такие отношения чаще всего не выдерживают испытания мирным временем. Но со мной находился папа́. Человек он был необычайно энергичный и очень молодо выглядел, но гибель Софи сломила его, он постарел у меня на глазах, и я не могла его оставить одного. Кончилась война, и все изменилось. Мужчины вернулись домой, и папа́ сказал, что пора и мне возвращаться к мужу. Должна признаться, я этого не хотела, вот тогда-то отец сообщил, что передал мне в собственность дом на Оукли-стрит, чтобы у меня всегда было где жить и я ни от кого не зависела и чтоб дети мои были обеспечены. После этого мне волей-неволей пришлось переехать в Лондон, и мы с Нэнси навсегда покинули Порткеррис. Папа́ провожал нас на вокзале, и это тоже было последнее прощание — больше я его не увидела, он умер на следующий год.