Соблазнить верную

И чем чаще Вадим задавал себе вопрос о своем отношении к Анечке, тем больше замечал, что вся его прежняя жизнь основывалась на сделках желаний и возможностей. И в этом всем никогда ранее он не уделял внимания своей душе. Только Анин пример ярого стремления к духовной чистоте заставлял его иначе посмотреть на собственную жизнь и углубиться в философию…

– Как вы себя чувствуете? – прервав тишину, обеспокоенно спросила Анна.

– Вы спрашиваете об этом у человека, который надрался вчера до неадекватности? – с усмешкой спросил он, и по ее губам скользнула горькая ухмылка. – Лучше скажите, вы как?

– Да спится плохо, Вадим Яковлевич, – в ее голосе звучал нескрываемый упрек, будто ей хотелось в чем-то его обвинить. – Полнолуние нынче…

Он с изумлением вытаращил глаза.

– Полагаете, что дело именно в этом? Мне тоже такая ерунда снится!..

– Кто знает – в этом или нет. Но я давно уже так плохо не спала, как последние месяца полтора-два.

Он догадывался о причинах, а она знала. Знала наверняка, что и как делается в ее сторону. Знала, что он не сам работает – с помощью профессионала. Знала, что он мечется, и сам от этого страдает. Ведь магия – штука страшная, коварная, лицемерная. Она умеет сделать тебя всемогущим властелином своей жизни и чужих. Но это – иллюзия. Злосчастная и уничтожающая. Медленно и наверняка. И Анна прекрасно это знала не понаслышке.

– Вы читали книгу «Опасные связи»?

Он с подозрением сощурился: что за странный вопрос?

– Удивительный роман, – продолжала невозмутимо Аня, – спустя столетия остается актуальным, правда?

Молчит и вроде как виновато опустил глаза.

– Почему вы завели об этом речь?

– Потому что в последнее время все чаще посещают мысли о том, что есть забавы гораздо опасней, чем даже такие возмутительные вещи, как игры в чувства. Жаль, что многие, не понимая этого, ведут к гибели окружающих и себя.

Осознав, что беседа все-таки перешла черту откровенности, Вадим поднял на нее виноватый взгляд и произнес:

– Ань, простите меня. Не знаю, что со мной происходит. Не могу оправдать свою неадекватность… Если есть силы… простите, прошу!

– Знаете, Вадим Яковлевич, вы ведь мне уже не чужой человек, – это звучало от самого сердца, и он вновь порадовался ее искренности. – Можно сказать, родной и близкий. И, скажу честно, я безумно за вас переживаю.

– Переживаете? За меня? – на его лице читалась детская радость, будто он, этот ребенок, дождался, наконец, осуществления своего желания.

– Переживаю. И молюсь.

– Молитесь? – еще больший шок проявился на лице. – За меня давно никто не молился.

– Вы губите себя, как не переживать? В вашей душе столько боли, которую вы задавили в себе мнимой самоуверенностью. Обиды пытаетесь растворить в своих похождениях, а страхи спрятать за хвастовством. Вам тяжело будет достичь успеха, простите за то, что говорю. Тяжело только потому, что все перечисленное сводит вас с ума…

– Нет, Анечка, – улыбнулся он, – нет. Я схожу с ума от вас. И мне кажется… что это любовь.

Он, правда, верил в это, но Аня только с горечью покачала головой.

– Нет, Вадим. Любовь не может привести к безумию. Влюбленность и страсть – да. Но не любовь. Она обладает иным воздействием, более возвышенным, исцеляющим. Даже если она безответна.

– Вам виднее, – тяжело вздохнул он. – Вам знакомо и то, и другое. Мне -нет. Я знал только страсть, властолюбие, ненависть… Даже влюбленности не помню…

– Вот когда вы полюбите, тогда, можете мне поверить, ваши пьесы будут иметь оглушительный успех. Любви в сюжетах очень не хватает. Простите, я не хочу вас обидеть.

– Нет-нет, что вы, Анечка! От вас, к моему величайшему удивлению, все это слышать в усладу. Меня успокаивает даже ваш голос… Но в последнее время я почему-то боюсь, что когда-нибудь вы перестанете говорить со мной, хотя так много хочется рассказать самому.

– Пользуйтесь моментом. Пока техпомощь не приехала.

Несколько мгновений Вадим настраивался на разговор, Аня это чувствовала.

– Вы вот спрашивали о маме. Она была певицей. И её уже нет, – наконец сдавленно произнес он. – Всю жизнь на гастролях. Порой я ездил с ней, но ненавидел то, что она делала, всем сердцем. Потому что именно из-за сцены у меня не было семьи.

– Вашу любвеобильность я уже давно объяснила. Но вот ненависть к сцене… это странно. Ведь сейчас, ненавидя ее, вы жаждете добиться от нее успеха.

– Возможно, это некоторая месть, – объяснил он.

– Месть? – ужаснулась она.

– Да! Мне хочется выместить на ней всю ту боль, что осталась в душе за искалеченное детство.

– Но ведь ваша мама старалась для вас!

– Да. Вроде бы мозгами я это понимаю. Сердцем – нет. Я просто смотрю на вас и поражаюсь: вы настырно пытаетесь совместить сцену и семью. Наверное, именно это меня изумляет в вас более всего. Вы – удивительная женщина.

– Была бы удивительной, муж не ушел бы. Да и семью удалось бы сохранить. А получается…

– Получается, что он вас не достоин, ибо напрасно пытается сломить… Творческую душу трогать нельзя, выворачивать, подчинять, закрывать от людей. Он ведь вас уничтожает.