«Соболь» оставляет след

— Ну что же, продолжайте дело, Баскаков. Надеюсь, что случившееся явится для вас уроком, очень надеюсь... Хотя совсем не уверен! Все свободны, благодарю.

Она опять звонила с работы, и блондинка за соседним столом изо всех сил делала вид, будто занята своим делом. Правда, Елене было всё равно.

— ...Но какое-то время на сон тебе разрешается? Уже хорошо... Ну, так я хочу его разделить... Почему, в конце концов жильё есть у меня... Да. Во сколько? Хорошо, я позвоню.

Подруга не смогла долго выдержать стороннюю позицию и с досадой отложила чертёж.

— Всё-таки дура ты, Ленка! Ну чего сама вешаешься? Знаешь, как он на тебя смотреть будет? Тьфу!

— Лишь бы смотрел, — глядя в стол, сказала Елена, — Лишь бы смотрел.

Тёплые потоки с улицы высоко вздымали лёгкую занавеску над балконной дверью, и она, колыхаясь, плавала в воздухе, словно пласт ночного тумана.

— Я... Я спросила, что у тебя с лицом, ты засмеялся, сказал — «следы жизни», и дальше расспрашивать не дал. Из-за меня не дал, я поняла. Но у тебя и здесь страшный след, — Елена осторожно потрогала его тело, — и на спине... Я смотрю — и мне жутко. Прости, что об этом говорю, но невольно в чём-то понимаю твою бывшую жену: всё время ждать и всё время бояться... Ужасно! И ужасна зависимость от этого страха. Унизительна. Разве нет?

Лёжа на спине, Баскаков глядел в потолок, где в светлом пятне темнели очертания перекрестий торшера.

— Знаешь, странно, что он родился в Ростове.

— Кто?

— Один человек... У нас первые гастроли как раз там были. Отработали три дня. На четвёртый после представления вышли и решили до общежития пешочком пройтись... Наскочила шпана, слово за слово, у них — ножи, и их много. Меня с Веней врачи кое-как откачали, заштопали, а Аркашка погиб. И нету нашего трио... Как я их возненавидел тогда!

— Тогда? А сейчас?

— Сейчас нет, это очень мешает. И не только... Но вот ты сказала, что понимаешь Зою. А как быть мне? Хотим того или не хотим, но, если у тебя профессия всерьёз, она диктует образ жизни. И с этим ничего не поделаешь. Я не умею и не хочу ничего другого, никаких высоких идеалов, пойми, просто не хочу другого. То ли привык, то ли вжился, но это — моё...

— Обязательно ловить мерзавцев?

— Я так не рассуждаю, поскольку не все мерзавцы. У многих просто тоже способ жизни по ряду причин, и мы теперь знаем, сколько респектабельных и увенчанных наградами граждан поступали хуже. И потом, как известно, преступники есть продукт общества. И если преступность растёт, значит, у общества не всё в порядке, согласись.

— Наверно... Даже наверняка.

— Кстати, этот, что родился в Ростове, учился на филфаке, со второго курса ушёл или выгнали. Какая-то история, разрешённая таким образом при участии партбюро и общественности... Глубоко копать не хочу, это чревато, а мне желательно попроще, но не все способны терпеть, когда по ним ходят. И у каждого свой кодекс, хотя я обязан во всём руководствоваться ещё и общепринятым.

— Мне кажется, ты себя упрощаешь, с одной стороны, и идеализируешь — с другой. Ты не можешь относиться к ним с пониманием... В конце концов понять — это действительно значит простить.

— Простить — не для меня. А понять... — он приподнялся и посмотрел на неё. — Слушай, ты пришла философствовать? Мне представлялось, что начальные намерения были иными.

— Они были. И есть. Но где-то я прочла, что любовь — это ещё и беседа... М-м-м.

Осёкшись и даже застонав от досады, Елена резко отвернула лицо и схватила зубами подушку.

— Что такое? — Баскаков лбом прислонился к её щеке. — Ну вырвалось громкое слово, ничего... Ночью это бывает. Сам боюсь высокого штиля, хотя ближе тебя у меня нет сейчас никого.

Она обняла его.

— А мне хватит. Знаешь, мне этого хватит. Даже слишком...

Железноводск для столичного жителя был совсем не город, а так, нечто вроде очень раскинувшегося посёлка. Преобладали в основном одноэтажные дома и домишки, вокруг каждого — сад, ветки деревьев гнулись под тяжестью абрикосов, яблок и слив: в этом году урожай фруктов выдался отменным.

Милицейский «уазик» пропылил переулком, выехал па более широкую улицу и покатил, набирая скорость.

— У вас там, наверно, этих нет в хозяйстве? — похлопав по рулю, спросил сержант-водитель сидевшего рядом Баранова. — Не пустят «козлика» рядом с Кремлём раскатывать.

— Всякие есть, — рассеянно отозвался Баранов. — Случается такая запарка, на чём ездишь, не видишь.

— Конечно, раз столица! Все к вам тянутся, и с хорошим, и с худым. Где есть что взять — туда и едут. Бывают у нас разные чепе, так всё одно с вашими не сравнить.

«Уазик» подкатил к райотделу милиции, и, пройдя недавно окрашенным коридором с зелёными стенами и ярко-жёлтыми дверями, Баранов вошёл в кабинет начальника.

Грузный майор с одутловатым лицом сидел за столом, рядом стоял молоденький лейтенант в новеньком необмятом кителе.

— Ну, как съездили? — спросил майор. — Садитесь к окну, прохладнее... Чаю хотите?

— Нет, спасибо... Съездил впустую. Там одна бабка старая, не понять, что бормочет. А соседи, они соседи и есть: не видели, не слышали, ничего не знаем.