Собор. Роман о петербургском зодчем

С этими словами он поднялся, пожал Мише руку и, подхватив свою папку, свои шинель и фуражку, ушел.

Минуло Рождество. А через месяц в «дом каменщика» пришло письмо от Елены. Письмо было из Милана, и в нем она сообщала, что в марте надеется быть уже в Петербурге…

– Ты написал ей? – приступил Михаил с расспросами к Егорушке. – Ты позвал ее?..

– А что я мог сделать, кроме этого? – со странной покорной улыбкой спросил скульптор. – Не могу же я ее теперь оставить! Ведь я ее всегда любил и ныне люблю для нее, а не для себя. Я ведь сразу потому и хотел спросить Элизу Эмильевну, что, понимаешь ли, сомневался… Она – единственный человек из тех, кого я знаю, который любит не для себя.

Алексей и Анна с нетерпением ожидали свою «блудную дочь». За семь лет ее отсутствия они надумались всякого и теперь готовы были на что угодно, лишь бы Елена вернулась к ним. Алексей был слишком умен, чтобы не догадаться, что в эти годы с Еленой приключилась какая-то беда, не то она возвратилась бы раньше. Но он никому не открывал этих своих мыслей, решив мудро выждать, чтобы все самому увидеть и понять.

В начале марта пришло письмо из Ревеля. «Божественная Элен» ехала домой северным путем, через Швецию, где дала несколько концертов, а в Ревеле ненадолго остановилась просто ради отдыха, но ее и там уговорили дать концерт. «Из Ревеля еду прямо в Петербург и скоро всех вас увижу и обниму», – писала Елена.

– Да уж из Ревеля в Петербург прямее некуда! – усмехнулся, прочитав письмо, Алексей Васильевич. – Не больно спешит, но едет, спасибо и на том!

Путешественницу ждали теперь со дня на день. Но вместо нее вдруг явился незнакомый вестовой, как оказалось посланный в Петербург из Аренсбурга со специальным сообщением, и потребовал «господина управляющего».

Алексея, на беду, не было дома, к вестовому вышла Анна и услышала новость, от которой едва не лишилась чувств: в имении Юрьевское неподалеку от Аренсбурга несколько дней назад обнаружилась чума… Завез ее вроде бы какой-то цыганский табор. В деревне и в усадьбе от нее погибло уже много народу, и поскольку Юрьевское находилось почти на самой дороге из Аренсбурга в Петербург, его немедленно окружили кордонами, перекрыв все дороги и установив карантинные посты.

– Выезжать оттуда никому не велено вплоть до особого распоряжения, – завершил вестовой свою пространную речь. – Меня направил господин комиссар, из Петербурга присланный, чтоб я доложил как есть, и заезжать мне не велено было никуда, да вот уговорила барышня, дочь господина Самсонова… Она из Ревеля ехала в Петербург, а в Юрьевском у ней знакомый барин, хозяин то есть имения, она его, кажись, за границей встречала. Говорит, он ее зазвал денька два погостить, госпожу-то артистку… Ну а тут как раз чума. Вот она там и оказалась взаперти… Сказала, что сама-то здорова, да очень боится заболеть – у нее уж лакей помер от чумы. Говорит, если сможет батюшка, то пускай ее оттудова выручает.

Посланный удалился, а Анна в ужасе и тоске заметалась по дому, не зная, что делать: в доме не было ни хозяина, ни хозяйки, Михаил с утра ушел по делам, не у кого было даже спросить совета… Воображение уже рисовало Анне умирающую Елену, дроги с ее мертвым телом…

Бедная женщина уже собиралась бежать к собору, надеясь, что муж ее там вместе с хозяином, и тут на лестнице с нею столкнулся Егорушка Демин, он пришел к Монферрану за каким-то делом. Узнав о случившемся, Егор страшно переменился в лице и, пробормотав какие-то несвязные слова, кинулся на строительство. Алексея Васильевича он искать не стал, он знал, что тот ничего сделать не сможет… Единственной мыслью скульптора было поскорее отыскать Монферрана. На свое счастье, он нашел его почти сразу. Огюст уже собирался из собора ехать к кому-то из заказчиков…

Ни слова ни говоря, молодой человек кинулся в ноги к своему покровителю и в ответ на ошарашенное: «Что это значит?!» – закричал:

– Август Августович, вы жизнь мою можете спасти! Если только Елена умрет, не жить и мне на этом свете… А она вот-вот может погибнуть!!! Пропуск мне достаньте через кордон!

– Какой еще кордон?!

Путано и несвязно Егор рассказал архитектору о страшном происшествии. Выслушав все, Огюст только махнул рукою:

– Ах, было бы из-за чего с ума сходить… Не умерла же она и, думаю, не заболела, раз смогла вестового уговорить, да небось и сумму ему вручить немалую, не то бы он на Мойку заезжать не стал. Ладно же, не мечись, я достану пропуск, только тебя не пущу, ты натворишь Бог весть чего… Сам поеду!

Выехать Монферрану удалось только около полудня следующего дня – добыть разрешение у генерал-губернатора оказалось не так просто. Впервые архитектор отправился в такую дальнюю дорогу без Алексея, а ведь именно в этот раз верный его слуга ни за что не хотел оставаться…

– Я тебе привезу ее, слово даю! – уверил Огюст Алексея. – А помощи от тебя мне не будет, одно беспокойство. С меня холеры твоей на всю жизнь хватит.