Осенью из гнездауводит на юг звездапевчих птиц поезда.С позабытым яйцомвисит гнездо над крыльцомс искаженным лицом.И как мстительный дух,в котором весь гнев потух,на заборе петухкричит, пока не охрип.И дом, издавая скрип,стоит, как поганый гриб.июнь – август 1964
* * *
Колесник умер, бондарьуехал в Архангельск к жене.И, как бык, бушует январьим вослед на гумне.А спаситель бадейстоит меж чужих людейи слышит вокругтолько шуршанье брюк.Тут от взглядов косыхгоряча, как укол,сбивается русский язык,бормоча в протокол.А безвестный Гефестглядит, как прошил окрестснежную гладь канвойвологодский конвой.По выходе из тюрьмы,он в деревне леснойв арьергарде зимычинит бочки веснойи в овале бадьивидит лицо судьиСавельевой и тайкомв лоб стучит молотком.июль 1964
Настеньке Томашевской в Крым
Пусть август – месяц ласточек и крыш,подверженный привычке стародавней,разбрасывает в Пулкове камыши грохает распахнутою ставней.Придет пора, и все мои следыисчезнут, как развалины Атланты.И сколько ни взрослей и ни глядина толпы, на холмы, на фолианты,но чувства наши прячутся не там(как будто мы работали в перчатках),и сыщикам, бегущим по пятам,они не оставляют отпечатков,Поэтому для сердца твоего,собравшего разрозненные звенья,по-моему, на свете ничегоне будет извинительней забвенья.Но раз в году ты вспомнишь обо мне,березой, а не вереском согрета,на Севере родном, когда в окнебушует ветер на исходе лета.август 1964
* * *
Смотритель лесов, болот,новый инспектор туч(без права смотреть вперед)инспектирует лучсолнца в вечерний час,не закрывая глаз.Тает последний снопвыше крыш набекрень.Стрелочник сонных троп,бакенщик деревеньстоит на пыльной рекес коромыслом в руке.август 1964