Я засветло ушел в политотделИ за полночь добрался до развалин,Где он располагался. Посидел,Газеты поглядел. Потом — позвали.О нашей жизни и о смерти мыслящая,Все знающая о добре и зле,Бригадная партийная комиссияСидела прямо на сырой земле.Свеча горела. При ее огнеТоварищи мои сидели старшие,Мою судьбу партийную решавшие,И дельно говорили обо мне.Один спросил: — Не сдрейфишь? Не сбрешешь?— Не струсит, не солжет, — другой сказал.А лунный свет, валивший через бреши,Светить свече усердно помогал.И немцы пять снарядов перегнали,И кто-то крякнул про житье-бытье,И вся война лежала перед нами,И надо было выиграть ее.И понял я, что клятвы не нарушу,А захочу нарушить — не смогу,Что я вовеки не сбрешу, не струшу,Не сдрейфлю, не совру и не солгу.Руку крепко жали мне друзьяИ говорили обо мне с симпатией.Так в этот вечер я был принят в партию,Где лгать — нельзяИ трусом быть — нельзя.
СОН
Утро брезжит, а дождик брызжет.Я лежу на вокзале в углу.Я еще молодой и рыжий,Мне легко на твердом полу.Еще волосы не поседелиИ товарищей милых рядыНе стеснились, не поределиОт победы и от беды.Засыпаю, а это значит:Засыпает меня, как песок,Сон, который вчера был начат,Но остался большой кусок.Вот я вижу себя в каптерке,А над ней снаряды снуют.Гимнастерки. Да, гимнастерки!Выдают нам. Да, выдают!Девятнадцатый год рожденья —Двадцать два в сорок первом году —Принимаю без возраженья,Как планиду и как звезду.Выхожу двадцатидвухлетнийИ совсем некрасивый собой,В свой решительный, и последний,И предсказанный песней бой.Потому что так пелось с детства,Потому что некуда детьсяИ по многим другим «потому».Я когда-нибудь их пойму.Привокзальный Ленин мне снится:С пьедестала он сходит в тишиИ, протягивая десницу,Пожимает мою от души.