Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Плохие времена тем хороши,
что выявленью качества души
способствуют и казни, и война,
и глад, и мор — плохие времена.

Пока ты цел, пока ты сыт, здоров,

не зван в суды, не вызвал докторов,
неведомы твой потолок и цель,
параметры — темны, пока ты цел.

Когда ты бит, когда тебя трясут,

и заедает вошь, и мучит суд,
ты бытию предпочитаешь быт.
Все выясняется, когда ты бит.

Но иногда все существо твое

предпочитает все же
                                     бытие,
и власть теряет над людьми беда,
когда бывает это иногда.

«Десятилетье Двадцатого съезда…»

Десятилетье Двадцатого съезда,
ставшего личной моей судьбой,
праздную наедине с собой.

Все-таки был ты. Тебя провели.

Меж Девятнадцатым и Двадцать первым —
громом с неба, ударом по нервам,

восстановлением ленинских норм

и возвращеньем истории в книги,
съезд, возгласивший великие сдвиги!

Все-таки был ты. И я исходил

из твоих прений, докладов, решений
для своих личных побед и свершений.

Ныне, когда поняли все,

что из истории, словно из песни,
слово — не выкинь, хоть лопни и тресни,

я утверждаю: все же ты был,

в самом конце зимы, у истока,
в самом начале весеннего срока.

Все же ты был.

ПЕРВЫЙ ОВОЩ

Зубы крепко, как члены в президиуме,
заседали в его челюстях.
В полном здравии, в лучшем виде, уме,
здоровяк, спортсмен, холостяк,
воплощенный здравый рассудок,
доставала, мастер, мастак,
десяти минуток из суток
не живущий просто так.

Золотеющий лучшим колосом

во общественном во снопу,
хорошо поставленным голосом
привлекает к себе толпу.
Хорошо проверенным фактом
сокрушает противника он,
мерой, верой, тоном и тактом,
как гранатами, вооружен.

Шкалик, им за обедом выпитый,

вдохновляет его на дела.
И костюм сидит, словно вылитый,
и сигара сгорает дотла.

Нервы в полном порядке, и совесть

тоже в полном порядке.
Вот он, этой эпохи новость,
первый овощ, вскочивший на грядке.

«Девушки, достигнув восемнадцати…»

Девушки, достигнув восемнадцати,
жаждут красоваться и лобзать.
Юноши, достигнув восемнадцати,
не хотят
             в историю влезать.

Нет, не в милицейскую историю,

а в большую русскую историю,
в пятитомного Ключевского,
                                             в том шестой,
и в тридцатитомного огромного
Соловьева.
Хочется им легкой и простой
жизни
            без размаха и объема.

Да, устали от пяти томов,

и от курса краткого устали,
и портянок не перемотали
у горячих батарей домов
свежевыстроенных, кооперативных.
Нынче мало глупых и активных.

ВАЛЯНЬЕ ВАНЬКИ