Собрание сочинений. Том 1. Лирические произведения

И вот к гондолам нас ведут,
лагуною обглоданным.
Гондолы называют тут
по-итальянски — «гондолы».

Мы сели в гондолу, и вот

толчок, — и по инерции
навстречу с двух сторон плывет
Большой канал Венеции.

Вздымает вверх скрипичный гриф

ладья резного дерева;
держусь за бронзу львиных грив —
беда для сердца нервного.

Наклонно гондольер стоит —

артист своей профессии.
Не декорации ль свои
театры здесь развесили?

Плывет галерка мимо нас

в три яруса и ложи.
Как зал театра, накренясь,
плывет Палаццо дожей.

Все задники известных пьес

и Гоцци и Гольдони
мы, проплывая, видим здесь,
качаясь на гондоле.

На этих пьесах я бывал

как друг одной актрисы…
Вплываем в боковой канал,
как ходят за кулисы.

А между двух старинных стен

объедки, в кучу смятые;
на них торжественная тень
какой-то дивной статуи.

Затем ступеньки лижет плеск,

и пристань волны облили, —
сюда бы шляпы, бархат, блеск
в глазах надменных Нобилей.

Но там — в беретах пареньки,

бровасты и румяны,
стоят, засунув кулаки
в бездонные карманы.

Они б их вынули, когда б

подобралась работа —
кули таскать бы на корабль,
сгружать товары с борта.

И вдруг, когда мы рядом шли,

к стене почти прижатые,
причину пареньки нашли,
чтоб вынуть руки сжатые.

И мы увидели салют,

известный всем рабочим,
а дальше новые встают
палаццо, между прочим.

«Флориан»

Мир голубей покрыл квадрат
камней святого Марка.
Брожу я с самого утра
от арок к новым аркам.

И вот кофейня «Флориан»,

и вспомнить ты успеешь,
что здесь садился на диван
синьор Адам Мицкевич

смотреть на разноцветный грим

и ленты карнавала…
Чего ж, о польский пилигрим,
тебе недоставало?

Недоставало с вышины

холмов смотреть на села?
Недоставало тишины
далекого костела?

Хоть тут и небо голубей,

и в лавках звон богатства, —
хотелось этих голубей
послать на Старе Място…

Рука поэта оперлась

на темно-красный бархат.
Вокруг Венеция неслась
на карнавальных барках.

Помпоны, длинные носы,

арлекинады краски
и фантастической красы
ресницы из-под маски.

Но вспоминает он корчму,

где, по цимбалам грянув,
мой прадед раскрывал ему
страну Ядвиг и Янов,

где ураганный этот звон

остался жить в «Тадеуше»,
и потому не смотрит он
на чернокудрых девушек,

на золотого, в звездах льва,

и в бархатной неволе
он шепчет про себя слова
тоски, обиды, боли.

Рассвет в Венеции