Собрание сочинений. Том 1. Лирические произведения

Мне на свете нужна
только в гору тропа!
Даль чиста и нежна.
Лоз венгерских толпа.

Пусть она и крута,

вьется к небу, кружа, —
здесь не норка крота,
не пещерка ужа.

Здесь найдется и стол,

грубо сложенный дом,
виноградарь простой
с опаленным лицом.

Без ухода — цветы,

без наклейки — вино.
Вот такой высоты
я заждался давно.

Взоры сельских невест

отражать суждено, —
в доме зеркало есть,
в форме сердца оно.

Видно, правда одна

в этом доме в цене,
что как сердце она
здесь, на белой стене.

Я смотрю на оклад

в голубых васильках;
долго ищет мой взгляд
седины на висках.

Нет, воронье крыло

мне на брови легло,
и два карих огня
вместо глаз у меня!

Чем-то детским мои

обновились черты,
словно стерты слои
всей былой суеты.

В душу смотрит светло

свет прозрачных глубин,
будто знает стекло,
что любил, кем любим;

будто знает, что есть

что-то в сердце моем;
будто добрая весть
отражается в нем.

Много видел я гор,

где бродил, где искал,
но таких до сих пор
не встречалось зеркал!

В форме сердца оно,

в душу смотрит оно!
Наливай же в стакан,
виноградарь, вино!

Режь садовым ножом

лук, пахучий до слез.
Здесь нашелся и дом,
здесь и сердце нашлось.

Даль чиста и нежна.

Лоз венгерских толпа.
Мне на свете нужна
только в гору тропа!

ЛЕНИНГРАДСКАЯ ТЕТРАДЬ (1957–1960)

Этот город

Как Петербург глубок!
Он Пушкин, он Жуковский.
Он Лермонтов, он Блок,
он ранний Маяковский.

Он Врубель. Холст его

павлинами заляпан.
Он Горький. У него
в гостях сидит Шаляпин.

И он же — чуть заря —

задумчив и нахмурен.
А мысль — «убить царя»
сверлит, — и он Халтурин.

Не статуи в садах,

не пики, не гробницы.
Он человек всегда —
он Пирогов в больнице.

Он Алексеев Петр.

Его хватают, судят.
Он на суде встает
с пророчеством — что будет!

Он — отдаленный гул

толп с Выборгской и Охты.
Он — прачка на снегу,
кровь льется из-под кофты.

И с прищуром на свет

уже как Ленин глянув,
он молодой студент
за книгою — Ульянов.

Он трудится на весь

рабочий мир огромный —
в Большом Казачьем, здесь,
в музейном этом доме,

где черновик борьбы,

где корректуры правка,
где Петербург — и был
как в будущее явка.

А в будущем — не сон,

а штурмом взятый Зимний.
Красногвардеец он,
бессмертный и без имени.

Седой от всех потерь

он человек, но вечен.
Он Ленинград теперь —
строг, прост и человечен.

Ночные улицы