Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917)

Племянница о. Валентина (вероятно, с его слов) писала: «В этой книге он выворачивал и свою душу, её тёмные стороны; ту ложь, которая таится во многих людях, но о которой молчат, он исповедует перед всеми» (Свенцицкая М. Б. Отец Валентин // Надежда. Франкфурт н/М. 1984. Вып. 10. С. 191). «Изображая “эту погань и грязь”, он как бы восстал на неё, победил в себе этот образ, и таким ярким описанием Антихриста в себе он не только “исповедуется” в своих грехах, но также предупреждает мир о реальности прихода Антихриста, о том, что “зло воцаряется в современную эпоху”. Апокалипсическое видение мира со стороны Антихриста – это нечто уникальное в мировой литературе, другие художественные произведения подобного рода нам неизвестны» (Фатеев В. Жизнеописание Василия Розанова. СПб., Кострома, 2002. С. 382).[28] По мнению З. Н. Гиппиус, автор рассказывает о самых крайних и ярких переживаниях людей, начинающих мыслить и жить, задающих коренные и серьёзные вопросы: что мне делать с собою? что такое «я»? Христос я или Антихрист? Он «самый обычный юноша, из десятка, а может быть, из тысячи <…> сама книжка кричит об этом, каждая страница её – лик не одного, а многих таких же, так же томящихся смертной тоской о себе, о своём “я”, о котором, “если не решить, что оно такое – жить нельзя”. <…> Однородное, схожее страдание у многих, хотя каждый <…> ещё одинок. Подлинное страдание у автора “Антихриста” <…> И страдание воистину смертное. <…> Страданья, ошибки, борьба юного поколения нашего обращены к будущему, – потому что это страданья живых людей и трепет живых мыслей» (Гиппиус З. Собр. соч. Т. 7. М., 2003. С. 306, 312–313). Схожие ощущения и мысли рождались у Н. А. Бердяева (см. прим. к с. 172, 187), на которого книга произвела «очень тяжёлое, кошмарное впечатление»: «Многого я в Свенцицком не понимаю. Ужасно, что все мы скорее разъединяемые, чем соединяемые. <…> Очень многое за последний год я переоценил и с особенной силой чувствую зло в жизни. Это ощущение зла меня очень мучит. Прежде всего и больше всего ощущаю зло в себе, своё несовершенство, свою недостойность» (ВГ. № 95). Д. С. Мережковский книгой был ошарашен (ВГ. № 90); Н. С. Арсеньева поразил образ «наездника», который въедается в душу и подменяет её своей личностью, «и это было очень страшно» (Арсеньев Н. Годы юности в Москве // Мосты. 1959. № 3. С. 368). Лаконично подытожил общее мнение Я. Л. Розенштейн: «Эта книга – вещь огромного интереса и огромного ужаса. В ней выведен человек страшного раздвоения – пророк внешне, заставляющий преклониться в прах своих апостолов, и внутри – слуга антихриста, игрушка тёмных страстей, лукавый раб. Книга эта вызвала много разговоров по поводу её отношения к автобиографии автора. В ней видели отзвук его жизни» (Указ. соч.). Большое влияние книга оказала на Г. Г. Селецкого: будущий игумен Иоанн и духовный отец первого ректора ПСТГУ прот. Владимира Воробьёва читал её на фронте в 1914 (Мир Божий. 2001. № 1). Духовно потрясён был автор лучшей рецензии: «Посетил меня Антихрист и два вечера держал над бездной страха и восторга. Сначала, конечно, мне не верилось. В двадцатом столетии, рядом с телефоном, электричеством, воющими автомобилями, – и вдруг живой доподлинный Антихрист. Однако, когда развернулись предо мной в ужаснейшей красоте судороги помрачённой души и корчи необычайного, пронзающего ума, сомнения мои поколебались. <…> Я нередко теряю и не понимаю разницы между живой речью и печатным талантливым произведением. Талантливая книга так же, а иногда и ярче, трепещет живой душой писавшего, нежели иная душа в говорящем и двигающемся теле. Вот почему я, не мистифицируя, говорю, что меня два вечера держал в сладком и мучительном страхе посетивший меня Антихрист. <…> Автор и хочет, и не хочет, чтобы видели его собственное лицо и его собственную смятённую и ужаснувшуюся душу. Не знаю, ошибаюсь ли, но со времени Достоевского мне не приходилось видеть ни в какой книге такого судорожного и крайнего обнажения души. А заглянуть в такие тёмные и мучительные глубины души и жутко, и благотворно» (Ставрикаев В. Антихрист // Слово. 1908. 9 апреля. № 427). Сходную оценку дал Н. Н. Ру сов: «Замечательная книга <…> написанная с силой почти равной Достоевскому. В ней с потрясающей искренностью изображено разложение человеческого Духа на две силы, враждебные друг другу: одна из них – ложь и чувственность, другая – правда и чистота. Две женщины олицетворяли эти силы, и душа странного человека раздирается между ними, то падает, то поднимается и непрестанно мучается в этом борении» (Русов Н. Из жизни церковной Москвы // Накануне. 1922. 3 сентября. № 124). Театральный критик отмечал: «Книга-исповедь, вызвавшая большой шум в литературных кругах, посвящена разрешению тех самых вопросов, которые создают душевную драму пастора Реллинга и приводят его к самоубийству. <…> Тема об ужасном “двойнике”, живущем в душе человека <…> автор посвятил ей проникнутые настоящей искренностью и силой страницы своей исповеди» (Ал. См. Пастор – соблазнитель // Театр. 1910. 28–29 ноября. № 753. С. 7). Ф. А. Степун вспоминал: «…повесть произвела на меня впечатление не только очень интересной, но и очень искренней вещи» (Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000. С. 202).