Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917)

На склоне социалистической эпохи о романе напомнил Л. Н. Чертков (псевд. Москвин), назвав его нашумевшим и сочетавшим «индивидуалистический парадоксализм “человека из подполья” с резкой критикой окружающей действительности» (КЛЭ. Т. 9. М., 1978). А. М. Эткинд чутко отмечал: «Мы встречаемся с исповедью, напоминающей разве что голос “Человека из подполья” Достоевского – напряжённой и цинично-откровенной, но стилистически сглаженной речью профессионала-философа <…> ткань её основана на иронической игре между позициями автора и рассказчика. <…> Автор показывает своих героев в момент крайнего душевного напряжения, непрерывного ожидания того, что самые страшные события в жизни вот-вот настанут – и они настают; и одновременно читатель видит, как обнажают эти критические мгновения нерешённость главных вопросов – личных, профессиональных, религиозных. <…> Очевидно стремясь к тому, чтобы его героя-рассказчика воспринимали как подлинное лицо автора, Свенцицкий придал ему свою профессию и формальные черты биографии. Вместе с тем он вложил в этот монолог мысли и чувства шокирующие и недопустимые для религиозного человека, и это ставит в тупик даже изощрённого читателя. Отношения между я рассказчика и подлинным я автора так и остаются непрояснёнными. В сладострастных, наполненных садизмом фантазиях герой не знает удержу; но, похоже, никогда их не осуществлял» (Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М, 1998. С. 443–445, 247–248). По сюжету и общей тематике историк сближал «Записки» с романом А. Белого «Серебряный голубь», вышедшим двумя годами позже, и, вслед за Блоком, находил общие черты с романом П. Карпова «Пламень» (1914). Как бы споря, но и дополняя, Т. Н. Резвых писала: «Однако в романе нет смакования разных демонических образов, как у Мережковского, Арцыбашева или Федора Сологуба, а путь от Антихриста ведёт ко Христу. Автор полагал, что единственный путь к Богу – путь “благоразумного”, покаявшегося разбойника, с тёмного дна поднимавшегося к свету» (http://www.xrampg.obninsk.ru/Arhiv/Duh_literatura/may_2002.htm). Глубоко прочувствовала авторскую задачу И. Н. Михеева: «Если человек становится носителем сатанинского духа, вбирая его в свой внутренний мир, в таком случае он может быть воспринят как прообраз или предтеча антихриста. Блестящую характеристику подобной личности, её внутреннего пространства мы находим у В. П. Свенцицкого, подвергшего собственное “я” тщательному самоанализу <…> Этот “наездник” – тот самый “двойник” (сатанинский элемент), который живёт во внутреннем пространстве таких героев Достоевского, как “подпольный парадоксалист” Голядкин, Раскольников, Ив. Карамазов и Ставрогин; “наездник” – это бес, вселившийся в души Лизы Хохлаковой, Грушеньки, подстрекающий к издевательству над ближним, к причинению им утончённым образом нравственных страданий. <…> На уровне индивидуальном каждый человек, стремящийся к христианской жизни, неизбежно сталкивается с духом антихриста, который, глубоко проникая в сознание и подсознание личности, захватывает её волю. Поэтому для освобождения от “наездника” требуются колоссальные усилия, борьба не на жизнь, а на смерть» (Михеева И. “Пред течи тьмы” в русской ментальности // Этос религиозного опыта. М., 1998).