Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Баобаб, adansonia gigitata (эль-омара) древнейший жилец мира. Баобабу, находящемуся на одном из островов зеленого мыса, Гумбольт считает гораздо за пять тысяч лет; толщина его около тридцати футов в диаметре; мы мерили много деревьев, но ни одно из них не превосходило 25 футов, возраст их был тоже почтенный, т. е. за 5.000 лет. Толщина баобаба безобразна, он не имеет соответствующего роста, стройности, грациозности ветвей, их густоты, роскоши и соразмерности частей: это огромная масса, оканчивающаяся тонкими ветвями, это слон, мамонт растительности; цвет коры красив, металлический, стальной; но особенно поражает в баобабе то, что в одно время вы видите на нем распускающиеся листья, цветы и плоды. Зелень довольно мелкая, жидкая; цветы белые, прелестные; середина цветка махровая, как у шток-розы; края загнуты назад, как у лилии; запах тонкий, миндальный; плод – как кокосовый орех; скорлупа довольно тонкая, под нею – мучнистое вещество, приятное, кисловатое, очень прохладительное и множество косточек, которые арабы иногда пережигают вместо кофе.

Баобаб большей частью дуплист: внутри его свободно укрывается несколько человек от солнечных лучей и от непогоды во время периодических дождей. К нему всегда приплетаются стволами, и даже совсем в него врастают несколько других деревьев, особенно много ползущих растений и паразитов и увеличивают его тень.

В пустынях Кордофанской и Дарфурской кочующие арабы высматривают баобабы, где водятся пчелы и вынимают мед, предоставляя дупло дальнейшей обработке периодических дождей. Дожди в короткое время производят разрушение в дереве, образуя настоящие колодцы, в которых сохраняется вода в самое сухое время года; такое дерево составляет предмет богатства кочующей семьи, которая дорогой ценой продает страннику воду, – и, верьте, умирай странник от жажды, араб не даст горсти воды, если тот не в состоянии заплатить за нее.

Первый баобаб встречается около Арбажии, дня три далее Картума, но, собственно, отечество его в Россеросе; очень много баобабов в горах.

От Сенаара природа не изменяется: все те же низменные берега, поросшие чащей; за ней, подалее, деревенька, или кочевье арабов, которых засуха переселила на берега Нила. Зачем же они не выходят на свет Божий, к самому Нилу, на вид проезжающего? Правительство страшно, так страшно, что они покидают жилища, завидя тарбуш; да ведь там, за чащей, львы, гиены! все же, видно, не так страшно!

Рев этих зверей, доходивший почти каждую ночь до нас, заставлял рейсы останавливаться у песчаных островов. Мы выигрывали от этой предосторожности и в другом отношении; битая насыпь песчаной отмели доставляла прекрасное место для прогулки. Только и жили в эту пору; грудь дышала свободно, жадно впивая прохладу ночи; ночь, всегда звездометная, как бы ни пасмурно было небо днем; кругом тишина совершенная, только рев дикого зверя или всплескивание гиппопотама нарушали тишину. Все дико и пустынно; невольно сжимается сердце как-то тоскливо, когда вспомнишь где и с кем находишься! И сколько таких ночей провели мы на пустынных отмелях Нила, и чего здесь не передумано было. Но мимо, мимо пустынные острова! Далее, далее, но далее все то же. А вот, за два дня от Сенаара, Серо большое из здешних местечек, но оно точь-в-точь как и другие, разве больше тукулей, да сбитые из глины дома правительства.

Мы спокойно продолжали путь, как сзади нас, на другой барке, разыгрывалась страшная сцена.

Было безветрие; арабы брели по колено и глубже в воде, таща бичевой барку. Вдруг, один из них исчез и вслед за тем показался на воде; не прошло минуты и он опять пошел в глубь, быстро, как свинец. Все догадались, в чем дело: подняли крик, шум, стали стрелять, и араб опять показался на воде, окровавленная фереде тащилась за ним; поспешно бросили веревку и он кое-как доплыл до барки; кровь и вода текли с него. Оказалось, что крокодил схватил его сначала выше колена; но, вероятно, запутался в фереде, которой здешние жители в несколько раз обвертывают нижнюю часть тела и упустил свою жертву, оставив на теле следы зубов; в другой раз, он схватил его за пальцы той же ноги, но крики и шум испугали его; крокодил откусил три пальца, словно ножом отрезал. Больному предлагали медицинские пособия, но он отказался, говоря, что дома есть знахарь; первой его заботой была фереде, он осмотрел ее, сожалел, что крокодил сильно попортил и просил, чтобы его снесли домой; трое арабов отправились с ним, а остальные пошли в воду тащить дагабию, как будто ничего не случилось. Славная земля! К берегу нельзя приблизиться в опасении львов и гиен; в воде нельзя оставаться в опасении крокодилов. Впрочем, где тут беречься такое долгое время! Мы выходили на берег одни и купались с беспечностью истинных арабов – даже ночью!