Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Две огромных статуи, с задумчивой физиономией, безмолвные свидетели тысячелетий, господствуют над развалинами и долиной смерти и придают этой мертвой пустыне глубокое значение. Одна из них, находящаяся на северной стороне, была знаменита под именем Мемноновой, издававшей звуки при восхождении солнца. Справедливость этого показания засвидетельствована семьюдесятью двумя надписями, греческими и латинскими, людей, приходивших слушать и удивляться Мемноновой статуе; тут, между прочим, находятся надписи императора Андриана и императрицы Сабины. Долго спорили о причине такого чудного явления; наконец, господствующим мнением осталось то, что солнечные лучи при появлении своем вытягивали влагу из гранитных зерен статуи, и это производило шелест, подобный звуку человеческого голоса, иногда болезненного стона, как видно из свидетельства некоторых надписей. Но сколько я могу судить, это мнение не основательно. Известно, что слава о Мемноновой статуе распространилась в царствование Нерона[38], именно, вскоре после того, как она была разбита землетрясением. Септим-Север не довольствовался ее невнятными звуками; он полагал, что если разбитая статуя издает голос, то исправленная, так сказать воссозданная и поставленная на свое место, она конечно совсем заговорит; вышло однако иначе; статуя потеряла свой дар. Спрашиваю, отчего? Действие солнечных лучей на гранит осталось то же, окружающие обстоятельства не изменились; наконец, почему подобное явление нигде не замечено в гранитных утесах, а если что-то подобное и замечено, то это так натянуто, что невольно наводит сомнение.

Статуя названа греками Мемноновой, хотя как она, так и находящаяся рядом с ней, поставлены Аменофисом III и обе изображают этого фараона.

Вниз по Нилу видны верхи полузанесенного илом Мемнониума. За статуями мелькают разбросанные колонны, портики, пилоны, пропилоны, то стоящие во всей красе своей, то низверженные в прах: далее, Гурнаг, не заслуживающий большего внимания и наконец Рамессеум; последний, и при соседстве Карнака, замечателен.

Если он не так грандиозен, не окружен лесом колонн, зато колонны его изящны. Он замечателен в другом отношении; его долгое время считали за гробницу Озимандиса; греки, наслушавшись басни жрецов, устами Диодора Сицилийского передали нам чудеса об этой мнимой гробнице; возле была, по их словам, библиотека, знаменитая необыкновенным по величине астрономическим кругом из чистого золота.

“Jʼespère que dans ce siècle éclairé des lumières de critique et de la philosophie, lʼimmense cercle d'Osmandis et observatoire de Bélus trouveront peu de croyance[39] – говорит Монтукла: еще одно из верований так долго державшихся разрушено.

Среди колонн Рамессеума лежит в прахе огромнейший гранитный колосс, изображавший Рамзеса великого.

Наконец, далее за рекой, возвышаются гигантские развалины, известные под именем Луксора и Карнака, нынче двух бедных арабских деревушек.

Признаюсь, я ничего не видел, в отношении искусства, грандиознее Карнака; я хотел было пополнить описание, сделанное мной при первом взгляде на эти развалины, но впечатление, производимое ими, подавляет всякую систематику описания; читатели, впрочем, могут прочесть с большим удовольствием о Карнаке и вообще о Фивах, изыскания Шампольона младшего, Розеллина, Вилькенсона, наконец, последние исследования Лепсиуса.

Глава XI. Возвращение в Александрию. Мегемет-Али, Ибрагим-Паша и их семейства.

Предметы, лица, обстоятельства, вести, одни других печальнее, одни других поразительнее, сменялись быстро перед нами, представляясь сквозь черную призму болезней и страданий. Наконец, явился глазам нашим Каир, Каир, которого мы ждали с таким нетерпением. Но, увы, и он, как бы согласуясь с грустной существенностью, окружающей нас, явился запустелый, унылый: холера уже налегла на него всей своей тяжестью.

Как прекрасна легенда о построении старого Каира. В продолжение осады города, голубь свил гнездо на палатке Амру; завоеватель Египта, разрушавший города и истреблявший тысячи людей, не решился разрушить гнезда голубицы, отправляясь на завоевание Александрии, и оставил на месте свою палатку, вокруг которой образовался город, который назвали Миср-Фаста.[40]

Европейцы произвели название Каира из арабского прилагательного эль-кагераг, победоносный, которое арабы придавали этому, как и многим другим городам.

Двор и генеральные консулы были в Александрии, но Клот-бей оставался в Каире: ему нечего было делать при старом вице-короле…. все было конечно!.. Клот-бей говорил, что надо было пожертвовать или жизнью или головой больного, что сильные средства были неизбежны: Мегемет-Али действительно выздоровел, но он лишился рассудка!.. Бог знает, не лучше ли было бы, если бы он умер… Не приходит ли эта мысль ему самому в редкие минуты самопознания, когда он видит все свое ничтожество, все свое унижение, он, Мегемет-Али!.. Или для света нужно было новое живое свидетельство всей тщеты земного величия!..