Собрание сочинений (Том 3)

Коростелев не сказал ему, что любовных дел у него нет и нечего приводить в порядок. Время от времени он влюблялся: вдруг приглянется какое-то молодое лицо, померещится, будто сердце не на месте... Ходит тогда Коростелев задумчивый, напевает что-нибудь подходящее к случаю, вроде: "Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить", и мечтается ему - вот это, должно быть, то самое и есть: вот сейчас от встречи к встрече, с сладостной постепенностью, шаг за шагом будет приближаться к нему существо, которое станет всех ближе и пройдет с ним рука об руку жизненный путь... Но пролетит в повседневных делах неделя, другая, и тускнеет в воображении Коростелева приглянувшееся лицо, и любовные мысли вытесняются другими мыслями, и недоумевает Коростелев: что это взбрело ему в голову? Ну, милая девушка - кругом милые девушки - с чего вообразил он, что именно она - та одна-единственная?.. Молчит сердце. И девушки как-то не придавали значения его взглядам и намекам - должно быть, чувствовали, что это не всерьез, что сердце его еще никого не облюбовало. Может быть, потому и не ответила ему на письмо та золотистая из Белостока... Не сказал Коростелев этого Гречке: что тут говорить, чем хвалиться?

- Да, живуч человек, - после молчания задумчиво сказал Гречка. Давно ли гроза над головой прошла - всем грозам гроза! - и уже хлеб посеян, хаты отстроены, на окнах занавесочки - умиление и гордость смотреть! И уже, понимаешь, песни поют, свадьбы справляют, загадывают о будущем... Вот недавно совещались наши животноводы, вынесли постановление создать чистопородное колхозное стадо, как тебе покажется?

- Хорошее постановление.

- Понимаешь, такое стадо, чтоб сердце радовалось... Думаем взять курс на холмогорок.

- У нас холмогорок тоже чтут.

- Стоящая коровка.

- Еще бы. И удои, и жирность.

- Очень нам подходящая коровка. За этим я к тебе и прибыл, Дмитрий Корнеевич.

- Вот уж тут не знаю, как тебе помочь.

- Да что ты! Директор совхоза! Кто же знает, если не ты! Брось!.. С кредитами у меня в порядке, документы - пожалуйста, имею все основания... Только давай договоримся, чтоб самый высший сорт. Не второй, и не первый, и даже не элита, а элита-рекорд.

- Сдавали мы и второй, и первый, и элиту, - сказал Коростелев. - И все сдали.

- Из сверхпланового поголовья.

- Из сверхпланового тоже отпустили. Дополнительный наряд был. Для Украины.

- Давай в счет плана сорок шестого года.

- Не могу.

- Почему не можешь?

- Как будто порядка не знаешь, Иван Николаевич. Тебе полагается действовать через свою племконтору. Как люди делают? Едут на свой пункт, получают по разверстке, что им занаряжено. А ты вон куда заехал!

- Друг, - сказал Гречка, положив Коростелеву руку на колено, - я уважаю порядок. Я свою деятельность после Великой Отечественной войны посвятил тому, чтоб восстановить в моем колхозе образцовый социалистический порядок. Мы тут с тобой полностью солидарны - и кончили с этим вопросом. Есть моменты, когда нельзя подходить формально. Мы, фронтовики, это понимаем. И в данном случае нельзя подходить формально. Колхоз-боец. Колхоз-герой. Нахлебались люди горя - выше головы! Вот я тебе еще расскажу случай. - Гречка рассказал случай. - Что они, по-твоему, не заработали элиту-рекорд?

- Да это ясно, что заработали, - сказал Коростелев, колеблясь. "Надо трест запросить", - подумал он. Но вспомнил холодное лицо Данилова, его маленький высокомерный рот с поблескивающим золотым зубом, чопорную выправку - "не разрешит Данилов".

- Скажешь, власти у тебя мало? Ты же единоначальник. И о чем разговор, я не понимаю. Две телочки. - Гречка показал два пальца.

- Телок вообще не сдаем, только бычков.

- Бычками обеспечен. Нет, уж уважь, телочек дай.

- Две - никак.

- Никак?

- Две - это совершенно даже не деловой разговор.

- Двух не заработали, значит. - Гречка горько покачал головой.

- Я тебе дам дочку Брильянтовой, - сказал Коростелев, - и больше ты не проси. Лучше этой телки у нас нет.

Он встал, пораженный собственной щедростью, и прошелся по комнате.

- Это, знаешь, я замахнулся по-царски.

- Вижу на твоем лице мучительное сомнение, - сказал Гречка. - У тебя нет в характере такой черты - идти на попятный?

- Нет, - гордо сказал Коростелев. - Нет у меня такой черты.

"Данилова поставлю перед фактом, найдет способ оформить как-нибудь задним числом. В конце концов, я действительно единоначальник, а это дело политическое; так и скажу Данилову, что политическое. Колхоз-боец, председатель - весь в орденах... и что за парень к тому же!"

Серел в окнах рассвет. Бабка давно ушла спать, постелив гостю на сундуке. В кухне на полатях шевелилась и позевывала Настасья Петровна, мать Коростелева, - ей скоро время подниматься и идти на работу.

- Отдыхай, - предложил Коростелев. - Тебе постель приготовлена.

- Не хочется, - сказал Гречка. - На фронте казалось - за всю жизнь не отосплюсь, а теперь что-то не тянет спать. А накурили мы с тобой!..