Собрание сочинений (Том 3)

Они вдвоем. Толя читает стоя, Коростелев сидит, закинув ногу на ногу ("совсем как Пушкин и Пущин на картине!"). После Толиного ухода Коростелев подходит к окну, дергает раму - сыплется краска, с хрустом рвутся бумажные ленты, которыми заклеены щели рамы, - в звездах черное небо, острый жадный ветер влетает в комнату...

- С ума сошел, Митя. Кто же в марте открывает окна!

Не золотые кудри, не васильковые очи - волосы прямые русые, глаза серые - ах ты моя милая, ты моя хорошая, куда ж я раньше глядел, где я раньше был, никакой другой нет на свете, позови ты меня сейчас - за тыщи километров побежал бы на твой зов!

Стихов не умею сочинять. Один только раз, в школе, сочинил стишок на учителя, который мне поставил "неуд" по арифметике. Полюби меня без стихов, без шелковых галстуков, без выдающихся заслуг, простого, немудреного, любящего тебя!

Говорят: сердце сердцу весть подает, - неверно! Встретишь ее, скажет: "Здравствуйте, Дмитрий Корнеевич" - и идет своим путем, не остановится.

Позови меня, Марьяша.

Врет он в своих стихах, будто ловил твои взгляды. Не верю! Не потому, что он недостоин твоих взглядов - наверно, достоин, славный паренек, талантливый, честный, а вот не верю, и все.

Меня позови, Марьяша.

Сам не шел. Так же боялся пойти без зова, как боялся Толя читать ей стихи. Свободные вечера проводил у Горельченко.

Иван Никитич и его жена Анна Сергеевна - гостеприимные, радушные. Званых вечеров не устраивают, а набежит гость - все, что есть в доме, подается на стол. Заходят всякие люди - районные работники, колхозники, учителя, вдовы фронтовиков (Анна Сергеевна работает в райсобесе). За вечер человек десять придут, выпьют стакан чаю, переговорят о деле, сообщат новости и уйдут, а Коростелев сидит, подобрав под стул длинные ноги, чтобы не споткнулся кто, стакан за стаканом пьет чай и уходить не хочет.

"Что значит ум и принципиальность!" - думает он, слушая Горельченко. "Что значит интеллигентность!" - думает он, слушая Анну Сергеевну. "Что значит, когда между мужем и женой такое уважение и внимание! - думает он, наблюдая за Горельченко и Анной Сергеевной. - Когда такие отношения, то тепло в доме и приятно зайти в дом..." У Анны Сергеевны и Ивана Никитича оба сына убиты в войну, их карточки стоят на столе; известно всему городу, что иногда в сумерки Анна Сергеевна приходит в сквер, садится на лавочку около обелиска Александра Локтева - будто это могила ее детей - посидит и уходит. Но никогда ни она, ни Иван Никитич не говорят с людьми о своем горе, не жалуются, не предаются тяжким воспоминаниям.

Иван Никитич увлечен железной дорогой. По пятилетнему плану в сорок восьмом году к городку будет проведена железнодорожная ветка, строительные работы начнутся этим летом. Новые возможности открываются перед городком, перед колхозами, перед всем районом! Чкаловский председатель так и кружит вокруг Ивана Никитича, усы председателя становятся дыбом от нетерпения, от размашистых планов, от буйных хозяйственных мечтаний. И другие люди, встречающиеся у Горельченко, говорят о вокзале, пакгаузах, холодильниках, об асфальтированной трассе от вокзала через весь город... Расти городку, цвести городку, приумножать свое достояние!

- Ну-ка, старожилы, - говорит Горельченко, - ну-ка, местные уроженцы, почему у вас до сих пор не было железной дороги, а у костровцев была, кто скажет?

Никто не может сказать.

- Ладно, старожилы, ладно, местные уроженцы. Послушайте лекцию из истории города. В области раскопал, в архиве. Три четверти века назад строили дорогу через нашу область - тогдашнюю губернию, - и дорога эта по первоначальному проекту должна была пройти через наш город. Но заартачились окрестные помещики: не надо нам, и без того, дескать, после освобождения крестьян жизнь стала неустойчивая, дайте хоть кой-как дожить в тишине, не рушьте дедовских гнезд... Темные люди были помещики.

Послали петицию в Петербург. Петиция в архиве не сохранилась, только следы ее, а жалко: то-то, должно быть, было произведение... Помещики здешние - что, люди маленькие, никто на их петицию не обратил бы внимания, но у некоей госпожи Ломакиной, местной такой Коробочки, племянник был при дворе, влиятельное лицо; по тетушкиной просьбе замолвил там кому-то словечко; благо ему это, как говорится, ни копейки не стоило... Дворянскую петицию уважили.

Вот и прошла дорога за тридцать верст от города, через село Кострово. А как пустили ее в эксплуатацию, и стало Кострово расти не по дням, а по часам, и тамошние землевладельцы стали втридорога сдавать свои участки взвыли в дедовских гнездах блюстители тишины! Вона что наделали! Сами себя ограбили! А всему, дескать, злу корень - старая дура Ломакина с ее племянником... Кричали, ругались, потом сочинили новую петицию: мы передумали, пускай дорога и у нас будет, мы согласны. Но уж на это послание ответа не последовало. И остался город - как-никак, административный центр - от дороги в стороне...